Кирилл Богданович
ЛЮДИ КРАСНОГО ЯРА
Сказы про сибирского казака Афоньку
Зачин
малой горнице воеводских хором сидят двое — приказной подьячий Красноярского острога Зиновий Лопатин, недавно прибывший в острог вместе с новым воеводой Мусиным-Пушкиным, и рядовой казак пешей сотни Афонька Мосеев, меньшой внук старейшего на остроге казака Афанасия Мосеева.
Зиновий Лопатин еще совсем молод, лет ему двадцать пять. У него русые волосы, большие серые глаза под темными бровями и небольшие усы. А бороды нет, подбородье скоблено наголо. И то дивно Афоньке. Говорят, новый государь, царь Петр Алексеевич по иноземному обычаю повелел всем боярам, дворянам и иным знатным людям бороды брить. А кто волен бороду ростить — тот пошлину должен платить. Только черным людям да купцам, да попам с монахами дозволено бороды носить. Одет Лопатин тоже не как иные. На нем ладно сшитый черный кафтан, отороченный серебряным позументом. Из-под расстегнутого воротника кафтана видна белая верхняя сорочка, отделанная кружевом. Из-под рукавов кафтана выбиваются такие же снежнобелые кружева.
Афонька Мосеев одет в обычный свой казацкий кафтан. Он постарше подьячего. Ему уже за тридцать. Светлые волосы его стрижены в кружок. Афонька теребит темную окладистую бородку и синими глазами поглядывает то на подьячего, который сидит за небольшим столом на резном стуле с высокой спинкой, то на стол.
На столе в ряд разложены чиненые гусиные перья, стопа чистой резаной в четверть бумаги, песочница с мелким сухим песком, чистая тряпица, чтоб вытирать перо, ножичек в чехольчике — перо новое зачинить, медная чернильница с уже откинутой крышкой. Чернильница занятная. Это маленькая острожная башня. На ней даже изображена каменная кладка, а крышка сделана, как шатровая кровля с остроконечной маковкой. Изладил эту затейливую чернильницу посадский умелец, бронник Ивашка.
Все приготовлено, чтобы писать.
Вот подьячий тонкой белой рукой с длинными гибкими пальцами берет из стопы лист бумаги и кладет перед собой, макает перо в чернильницу-башенку и, оставивши его там, говорит:
— Ну что же: начнем? — и вопросительно смотрит на казака.
— Давай зачнем, Зиновий Иванович, — согласно кивает казак и, пододвинувшись на своем складном стульчике ближе к столу, опирается локтями о столешницу, подпирает кулаками голову и начинает сказывать:
— Ну, стало быть, так. Было это опосля хождения дедова в киргизы…
С первыми словами казака подьячий ловко вынимает перо и начинает быстро записывать все, что ему сказывает казак. Иногда он велит ему остановиться, переспрашивает его, потом опять начинает писать.
Они сидят по часу, по два и по три. Когда поутру, когда и в полдень, а когда поздно вечером, при свечах.
Иногда к ним заходит сам воевода Петр Саввич Мусин-Пушкин. Подсядет к столу или станет за стулом у подьячего, опершись о высокую резную спинку, и слушает, что казак сказывает.
А недавно зашел, взял листы, ранее исписанные подьячим, почитал и покачал головой:
— Да так ли все, казак, как сказываешь? — недоверчиво спросил воевода, глядя в упор на сказчика.
— Истинно все так! Могу крест на том целовать.
— А не прибавляешь ли сам к тому, о чем сказываешь?
— Ни на столько, — отвечает казак и показывает кончик мизинца. — Как дед мне сказывал, так и я вот ему все довожу, почитай, слово в слово. Уж ни убавлю, ни прибавлю ничо. Я все с одного раза запоминаю накрепко. Как дед мне поведает чо, так я и запомню. Ей-ей! А коль чему у кого из вас веры нет, могете у отца моего спросить, десятника Афанасея. Он многие дедовы сказы со мной слыхивал.
— Дивная память у него, Петр Саввич, — вступает в разговор подьячий. — В изумление приводит, я ведь проверял его память.
— А как? — спросил воевода, поворачиваясь к подьячему. — Сам ли что ему сказывал, а потом велел пересказывать?
— Нет, — перебил Мусина-Пушкина подьячий. — Иначе. Я прочитывал ему лист-другой из космографии или из летописца, и он, прослушавши, пересказывал мне спустя день или два почти слово в слово.
— Вот как. А ну-ка, ну-ка. Я сейчас сам. Подожди.
Воевода быстро вышел из горницы и вскоре вернулся с толстой книгой.
— Вот, — заговорил он, — повести древних лет переписаны. О нашествии Батыевом, о взятии Казанского царства и иные. Не чел из этой книги ничего ему?
— Нет. Это же твоя книга, Петр Саввич. Завсегда у тебя в опочивальне на столике у постели, как же я мог, не спрося…