— Все так, Егор Ильич, — ответила Вера, понимая, что не будет ни обещанного шоколада, ни встречи с понравившимся капитаном. А ведь она успела черт-те что себе напридумывать! Жаль, у них и в самом деле мог бы получиться очень красивый фронтовой роман.
— Так, значит, вы готовы, я оформляю документы? — с надеждой спросил Борянский.
— Конечно.
— Тогда у вас остается пятнадцать минут, чтобы собрать все самое необходимое, — произнес подполковник и, пожелав удачной дороги, заторопился по коридору.
Странная это штука — память. Вроде бы и поговорила с Прохором немного. Их знакомство не назовешь даже шапочным, но в память этот случайно встреченный капитан врезался так крепко, что не удавалось стереть никакими другими переживаниями. Видно, так и придется жить с этой занозой долгое время.
В чем же причина? Почему он не забывается? Мало ли было на фронте таких вот коротких встреч. Не перечесть! И никто из них не вспоминался: начисто стерлись из памяти, как будто бы их не было вовсе. А тут саднит сердце ноющей болью, и не знаешь, как унять душевную царапину.
А все потому, что Прохор не похож ни на кого другого, с кем ранее сводил ее случай. Вряд ли судьба предоставит второй такой шикарный шанс повстречать человека, который бы подходил ей по всем показателям, надуманным девичьей фантазией.
Последующие три месяца фронт неумолимо двигался на запад, а за ним, оставаясь во второй прифронтовой полосе, следовал эвакуационный госпиталь.
Следующая встреча с Прохором произошла неожиданно, на войне такое случается, а столкнулись они близ небольшой деревушки с символическим названием Счастливая. Что-то в облике майора, проходившего по другой стороне дороги, Вере показалось знакомым. Во всяком случае, осанкой, жестом, даже поворотом головы он очень напоминал ей Прохора. Вот только смущало его звание — ведь во время первой встречи он был капитаном. Но когда майор повернулся к ней лицом, то Вера невольно обмерла. Перед ней был Прохор! Бывает же такое…
На какой-то момент весь мир перестал для нее существовать, и сама она будто бы провалилась в какое-то безмолвие, где, кроме нее, существовал лишь Прохор, посматривающий на нее со сдержанным удивлением. Казалось, вокруг никого, не слышно было даже громыхания танковой колонны, проезжавшей на предельной скорости по разбитому шоссе.
Из оцепенения Веру Колесникову вывел рассерженный гудок поцоканного осколками «Студебеккера», груженного ящиками с гранатами. Немолодой водитель с густой седоватой щетиной на сухих впалых щеках злобно выкрикнул:
— Чего тут встала на пути? Ведь задавят! Отойди с дороги!
Вера, опасаясь потерять из поля зрения Бурмистрова, отошла на обочину шоссе, по которому мимо нее колоннами в сторону фронта проходили маршевые батальоны. Новенькие, еще не знавшие солдатского пота гимнастерки резко контрастировали с обмундированием бойцов, шедших нестройными шеренгами на переформирование. Среди них было немало легкораненых — в основном в плечевой пояс, у кого-то было забинтовано предплечье, у некоторых кисти. Возможно, возвращение с фронта добавило им какие-то эмоции, вот только они совершенно никак не проявлялись на усталых лицах.
Прохор был оглушен неожиданной встречей не меньше Веры. Его губы дрогнули, он что-то произнес, но Вера не расслышала слов из-за проезжавшего мимо бронетранспортера.
— Я не поняла! — стараясь перекричать накатывающийся грохот, ответила Колесникова.
В какой-то момент они осознали, что находятся в самом водовороте дорожного потока: вот сейчас их сомнут, раздавят. Стоя друг напротив друга, они невольно образовали небольшой островок, и поток тяжелой техники деликатно огибал их плавной линией, как если бы опасался разрушить нечто хрупкое, установившееся между молодыми людьми.
— Давайте вот сюда, — махнула Вера в сторону деревушки, спускавшейся по косогору.
Прохор кивнул и, пересекая дорогу, устремился к ней. Некоторое время они стояли молча. Вроде бы и сказать нечего. Лишь только подмечали перемены, произошедшие во внешности за время их разлуки. На левом виске Прохора пробивалась небольшая седина, что, впрочем, совершенно не портило его внешности, наоборот, белесая прядь придавала его лицу еще большую мужественность. В какой-то момент Вере подумалось о том, что за прошедшее время она невероятно подурнела и вот сейчас Прохор с интересом отыскивает изъяны в ее внешности. Но Прохор, широко улыбнувшись и словно отвечая на все ее страхи, уверил: