Даже мой отец, который был сам не свой до детского мяса, нечасто позволял себе лакомиться им.
– Они всего лишь люди – мягкие и слабые,- говорит Элизабет.- Папа не обращает на них внимания.
– Может, и так,- возражаю я,- но их миллионы, и у них есть ружья, пушки и бомбы, перед которыми даже мы бессильны. Здесь мы в относительной безопасности, но в Майами похищение ребенка могло бы стоить нам жизни.
Она, насупившись, отодвигается от меня:
– Кажется, ты пытаешься запугать меня.
«Как мало она знает о нашем мире», – думаю я.
Я смотрю на нее и вспоминаю, что она не прочитала ни одной книги, не видела ни одного кинофильма.
– Мне никогда не разрешали покидать Страну Дыр,- говорит она.- Океан я видела только с воздуха. Он там, за равниной. Он, кажется, голубой.
Мне предстоит столько показать ей. Ее наивность умиляет меня. Я тянусь к ней:
– Элизабет, я вовсе не хотел пугать тебя. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь причинил тебе боль.
Она одаривает меня легкой улыбкой, приникает ко мне и снова начинает поглаживать меня хвостом. Я не могу не отозваться на эти чувственные прикосновения.
– Опять, Элизабет? Ты не устала?
Она смеется, и я радуюсь серебряному звону колокольчиков.
– Ты ведь уже беременна. Я не чувствую твоего запаха с тех пор, как мы впервые соединились.
– Питер, ты так многого не знаешь! Да, я хочу делать это опять и опять. Почему бы и нет? Нет, я не устала от этого. Мама говорит, что это наш особый дар. Мы можем заниматься этим сколько угодно.
Пещера наполняется ароматом корицы и мускуса. Ноздри мои трепещут, дыхание становится частым.
– Так не честно! – рычу я.
– Разве ты не хотел этого? – смеется она. – До того, как мы встретились, у меня не было выбора. Мне приходилось распространять свой запах.
Теперь все иначе. После первого раза мы можем делать это по желанию. Но только с нашим избранником.
Она поворачивается ко мне животом, и я задыхаюсь от восторга.
– Питер, – говорит она, – это ничего, что я беременна. Наш ребенок родится только через одиннадцать месяцев. Ты ведь не согласишься обходиться без меня все это время, правда?
Я и дня не могу обойтись без тебя, – признаюсь я, вдыхаю ее волшебный запах, оплетаю ее хвост
своим.
– Прежде чем мы начнем, Питер, я должна сказать тебе, что это будет в последний раз здесь, в пещере. Мне очень жаль. Надо было сказать тебе раньше. Завтра родители ждут меня домой – помогать готовиться к пиру. Тебе лучше вернуться на свою лодку. Мама говорит, что мой брат встретит тебя в Фолмутской бухте.
– Нет, – не соглашаюсь я. – Как он узнает меня? Ты должна лететь со мной. Мы можем вдвоем встретить твоего брата.
– Он тебя найдет, – успокаивает она меня, поглаживая по спине. – Я буду с тобой всю жизнь, Питер. Постарайся выдержать несколько дней без меня.
Потом я позволяю опрокинуть себя на ложе из листьев и веток. Я забываюсь, вдыхая ее запах, отдаваясь счастью принадлежать той, которая отныне принадлежит мне.
11
Мы одновременно выпрыгиваем из пещеры в ночь.
– Как мне не хочется с тобой расставаться! – говорит Элизабет.
Еще несколько минут она летит рядом со мной, потом тяжело вздыхает, резко сворачивает и несется через равнину. Скоро я совершенно теряю ее из виду. Я поднимаюсь все выше и выше – Страна Дыр лежит подо мной маленькая и темная, скрывая во мраке мою любимую.
Половинка луны светится на темном небе, как будто половинка золотой монетки на черном бархате. Она освещает землю, лежащую подо мной, делает тени более резкими, удлиняет их. Ночь в Стране Дыр – время теней. Лунный свет следует за мной, когда я пролетаю над огнями Фолмута и бухтой Монтего. Он мерцает в волнах, когда я оставляю сушу позади и лечу над морем.
Это в Стране Дыр с ее сумасшедшим чередованием холмов и долин я теряюсь, а здесь, над морем, чувствую себя уверенно. Я падаю к воде, сложив крылья, в последний момент расправляю их и скольжу над самой поверхностью. Свежий соленый воздух наполняет мои ноздри, я с удовольствием вдыхаю его после тяжелых ароматов цветов и буйной растительности.
На секунду во мне пробуждается ощущение вины: почему я не чувствую себя печальным оттого, что расстался с Элизабет? Во всяком случае счастлив я не потому, что ее нет рядом со мной. Все, что я сейчас переживаю, – величайшее приключение в моей жизни. Я уже пересек значительную часть океана, чтобы найти свою возлюбленную. Я нашел ее, дрался за нее, убил соперника и завоевал ее. Оставаться и дальше в Стране Дыр, охотиться, спать, заниматься любовью значило не сделать ничего, чтобы довести все до логического завершения.
Кроме того, я не мог не чувствовать, как сопротивляются, ноют мускулы, стоит мне взмахнуть крыльями, как устали мои чресла Несколько дней передышки вовсе не повредят мне, прежде чем я снова увижусь с невестой.
Я добираюсь до «Большого Бэнкса» за час до рассвета и благодарю судьбу за то, что катер по-прежнему стоит на якоре целый и невредимый, каким я и оставил его. В мое отсутствие поблизости пришвартовались яхта и траулер, и я рад, что успеваю до света приземлиться на палубу, изменить обличье, спуститься по ступенькам в каюту. На меня наваливается страшная усталость. Усилием воли заставляю себя развернуть карты, посмотреть координаты Фолмута и задать их автопилоту. Желудок урчит: полет над морем и перевоплощение отняли у меня много сил. Почти засыпая на ходу, я откладываю расстояние на шкале, щелкаю выключателями, запускаю двигатели, прислушиваюсь к их реву, переходящему в утробное урчание. Потом я включаю генератор, кондиционер, и молчаливое до этого судно начинает слегка вибрировать, гудеть и ворчать. Стонет лебедка, наматывая якорный канат.
Перед тем как пойти удостовериться, что с якорем все в порядке, я достаю из морозилки кусок филе и кладу его в микроволновую печь.
Разбуженный моими действиями владелец яхты выходит на палубу. Его судно стоит в нескольких дюжинах ярдов от «Большого Бэнкса». Совершенно голый, как и я, он некоторое время наблюдает, как я снимаюсь с якоря, потом поворачивается ко мне спиной и мочится за борт. У меня возникает мгновенное желание съесть его, полакомиться его свежим мясом вместо того, которое сейчас размораживается в микроволновке, но я отказываюсь от этой идеи. За последние несколько недель у меня было более чем достаточно человеческого мяса. Сейчас я предпочту обычный бифштекс. Мужчина оборачивается и машет мне рукой. Я машу в ответ, иду на камбуз, вынимаю из печки еле теплый кусок мяса, капая на себя кровью, несу его на мостик, откусывая на ходу. Продолжая есть, я завожу мотор и правлю в море. Чуть позже, когда Кайман Брак уже скрывается из виду и со всех сторон меня окружает только голубая вода, я запускаю автопилот и позволяю себе роскошь горячего душа и чистой постели.
Лежу на свежих простынях в том ужасном состоянии перед сном, когда усталость столь сильна, что организм не может расслабиться. Раздумываю о том, как посмотрит Элизабет на мою привычку спать в постели. Конечно, она знает, что цивилизация существует. Она говорила мне, что видела в маленьких городках, куда ей разрешали выбираться с братом, ветхие домишки и дома получше в Трое и Варсопе, поразившие ее своей современной обстановкой. Но она-то сама выросла без всего этого. Я улыбаюсь, представляя мысли, как она широко откроет глаза, когда я покажу ей настоящий мир. Сколькому мне предстоит ее научить! Я чувствую себя настоящим Пигмалионом.
Подумав о Элизабет, я тут же начинаю по ней тосковать, воображение рисует мне ее то в человеческом, то в настоящем обличье. Мне хочется поторопить свой катер, чтобы он поскорее домчал меня на Ямайку. Там я выдержу этот пир, каков бы он ни был, и – в обратный путь, домой. А дома все будет замечательно. Это я точно знаю. Просто должно быть. Элизабет получит все, что пожелает. У меня хватит денег и власти, чтобы дать ей это. Перед тем как. уснуть под монотонный гул моторов, я вспоминаю один из отцовских наказов. Лучше бы мне его не вспоминать!