У мостка опричник остановился, съехал с дороги к рано пожелтевшей акации.
— Доброго пути тебе, Константин Алексеевич.
— До встречи, Семен Прокофьевич, — кивнул Росин. Он хотел было напомнить Зализе про необходимость спуститься с баженовской ладьей по Луге до Куземкино, про то, что к пятнадцатому сентября драгоценный груз должен быть в Гапсоле, но вовремя сдержался: ни к чему такие вещи говорить при лишних ушах. А потому просто кивнул на прощение и пнул пятками бока своего мерина.
Конь, гулко стуча копытами по жердям пошел через ручей прямо на ливонского пикинера, устало привалившегося к перилам и не столько держащего свое копье, сколько висящего на ней. Воин, одетый в потертую кирасу, с завистью смотрел на всадников, путешествующих в одних рубахах, и молча обливался потом. А навстречу путникам из тени клена поднялся другой воин — усатый, в шапке с широкими полями, похожей на ковбойскую шляпу, но только выкованную из железа и украшенную длинным петушиным пером, в кирасе с узорчатым воронением, бордовых кальцонах до колен, серых чулках и черных туфлях с большим бантом. На боку болтался длинный тяжелый меч, едва не волочась ножнами по земле. Видать, не просто служивый, а породистый рыцарь из местных — крестоносцы дерптскому епископу не служили.
Почему-то именно тонкие суконные чулки, носимые в Европе почти всеми, вызвали у Росина ощущение беспредметной брезгливости как к подобному наряду, так и к самому несущему службу кавалеру.
— Кто таков, куда едете? — лениво спросил начальник караула, оглядывая отряд из одиннадцати молодых парней, ведущих в поводу по паре заводных коней.
— Боярин Константин Алексеевич Салтыков, — откинул на спину капюшон Росин. — Еду в Гетеборг, к сестре, за барона Ульриха фон Круппа замуж вышедшей, на крестины. Племянница у меня родилась.
Костя отнюдь не врал. Получив через жену имение Салтыковых, он мог смело называть себя по наименованию поместья. В конце концов, так почти все бояре делают, прикидываясь белыми и пушистыми. Род Годуновых, например, от Димки Зерна родословную ведет' род Захарьинских и Колычевых — от Андрюшки Кобылы; Романовы еще полвека назад прозывались Кошкины. Главное, найти имение с красивым названием — и ты уже не Ванька какой-нибудь, а Овчина-Оболенский-Телепнев!
— А почему через Ливонию?
— Мне так ближе, — хмыкнул Росин. — Пешком через чухонские болота ехать, так это вкруголя изрядно получится.
Рыцарь еще раз окинул собравшуюся за спиной путешественника дворню, недоверчиво покачал головой:
— Люди твои, кавалер, одеты богато, а сам ты в рясе монашеской. С чего бы это?
— А ты что, портняжка, платья чужие оценивать? — Росин, уже отвыкший от того, чтобы ему перечили, начал злиться. — Не нравится ряса — отвернись!
— Я здесь поставлен, чтобы видеть все, а не отворачиваться! — вскинул гладко бритый подбородок кавалер.
— Я тебе что, купец какой, али смерд безродный? — тихо поинтересовался Росин, склоняясь к караульному. — Сейчас кистень возьму, да и влеплю тебе по голове так, что перо из плеч торчать станет. Что тогда скажешь, господин рыцарь? Или думаешь, господин епископ из-за тебя войну начнет? С государем московским ссориться?
Рыцарь заметно побледнел. Переехав мост, русский боярин ступил на территорию ливонской конфедерации, и строгий Разбойный приказ за его поведением более не доглядывал, дыбой за разбой и убийство не угрожал. Однако внешне ливонец попытался волнения своего не показать, и даже повысил голос, указывая на лежащие поперек седел холопов пищали:
— Пошто мушкетонов так много везете?
— Так ведь земли впереди дикие, — ласково улыбнулся Росин. — Разбойнички там иногда шалят и прочие крестоносцы. Как же без оружия?
— С мушкетонами нельзя! — решительно замотал головой кавалер. — Не пропущу! Оставляйте здесь.
— Зачем тебе ружья, дикарь?! — взорвался Росин. — Ты все равно не умеешь ими пользоваться!
— Нельзя! — рыцарь с надеждой оглянулся на пикинера, сонно наблюдающего за перебранкой и положил руку на рукоять меча. — Не пропущу!
— Ты что-то сказал, чухонец? — Росин сунул руку в широкий рукав рясы, и тут услышал позади тревожное ржание. Оглянулся. Опричник, горяча коня, крутился на одном месте, ожидая окончания спора. Костя тяжело вздохнул и выпрямился в седле: — Семен! Собери пищали, подвяжи на спину своему коню и отведи Семен Прокофьевичу.
Холоп спрыгнул на мост, в несколько минут собрал огнестрельное оружие отряда, перетянул ремнем, перекинул через спину чалого коня и под уздцы отвел обратно к Зализе.
— Ну, теперь доволен? — кивнул Росин ливонцу и не дожидаясь ответа, дал шпоры коню. Холопы немедленно сорвались следом, и начальнику караула пришлось шарахнуться с моста в сторону — чтобы не затоптали.
Некоторое время рыцарь смотрел путникам вслед, потом раздраженно сплюнул:
— Ладно, еще встретимся, — и пошел обратно в тень.
Конный же отряд, сорвавшись с места, продолжал мчаться все тем же стремительным галопом, оставляя позади одну версту за другой. Разумеется, Костя понимал, что домчаться до замка Сапиместской фогтии за один день он не успеет, но стремился пройти за первый переход как можно большее расстояние. Они неслись вскачь примерно час, после чего холопы перекинули седла на заводных коней, и отряд помчался дальше. Через час настал черед принять всадников на спины третьей смене скакунов.
Первым не выдержал Костя — отбив о седло всю задницу, он перешел на более спокойную рысь, и бешенная гонка превратилась просто в быструю езду. Тем не менее, еще задолго до темноты они добрались до Дерпта, обогнули его, не въезжая в город и повернули в сторону Пернова, достигнув к концу дня реки Педья.
Здесь Росин и приказал разбить походный лагерь — без палаток и шатров, но с костром, чтобы сварить нормальную кашу на ужин и на завтрак. Свернуть такой лагерь можно было так же быстро, как и развернуть — а посему с рассветом отряд двинулся дальше, на развилке перед следующей рекой повернув в сторону Вайсенштайна. Здесь боярин снова перешел на галоп, желая узнать — успеют бывшие «ливонцы» отреагировать на появление конного отряда, или он застанет их врасплох?
По узкой, но гладкой ухоженной дороге они домчались до цели своего путешествия примерно за два часа, перейдя в густом яблоневом саду на шаг, дабы дать скакунам возможность отдышаться и немного остыть, и спустя еще десяток минут увидели замок.
Сложенный из темно-красного кирпича, он представлял собой прямоугольное знание почти пятидесяти метров в длину и двадцати в ширину, с единой двускатной крышей из покрытой мхом черепицы. Фасад, смотрящий в открытое поле, возвышался на высоту девятиэтажного дома, причем его органичную часть составляла круглая башня со множеством бойниц, с каменными зубцами и флагштоком наверху. Левую сторону фасада венчала махонькая, укрытая островерхим шатром башенка с тремя узкими бойницами и тремя же круглыми окнами над ними, а рядом с узкими бойницами на высоте трех человеческих ростов над землей раскрывались широкие и высокие окна в готическом стиле. Уходящие в дубовые заросли тылы замка строители сделали примерно втрое ниже фасада, однако искать черный ход Росин не собирался. Он спешился у дубовых, обитых толстыми железными полосами и многократно проклепанных ворот, толкнул дверь калитки. Та, естественно, не поддалась.
Гость отступил на несколько шагов назад, поднял голову.
— Хоть бы спросили, кто пришел, что ли?
Сверху неожиданно донесся детский плач, который смолк так же резко и внезапно, как начался.
— У-У-У — разочарованно потянул Росин. — Оказывается, и здесь детский сад появился. Погрязли рыцари в пеленках Эй, есть кто живой?!
Никто не откликнулся.
— Ау, люди! — еще громче закричал Костя. — Пустите доброго человека, а не то он выломает дверь.