- На холод повернуло, - отозвался Денис. - Дождя не должно быть... А
свитку надень...
Василь набросил свитку на плечи и вышел из хаты. На дворе было темно,
пасмурно и холодно, с ближнего болота несло гнилой сыростью.
Ганна пришла на заветное местечко у изгороди в аккуратной домашнего
сукна жакетке. Василь уже не раз про себя отмечал, что она
прихорашивается, идя на свидание, и это его наполняло гордостью. Старается
понравиться ему, старается, как перед настоящим кавалером...
Василь хотел обнять ее, прикрыть свиткой, но она уперлась руками,
отстранилась и долго стояла одна. Влажный ветер с болота трепал ее волосы,
она время от времени поправляла их рукой. Жакетка, видно, грела плохо,
Ганна мерзла, но не признавалась в этом. Она сильно озябла и, когда Василь
снова привлек ее к себе, не сразу перестала дрожать.
Вместе было тепло и хорошо. Василь слышал, как трепещет, бьется возле
его руки Ганнино сердце...
Обнимая ее, Василь мечтал:
- Чтоб с того куска, что возле цагельни, досталось. Вот бы надел был!..
Меду продал бы, семян купил бы отборных...
Поглядели бы!
- Любишь ты хвалиться!
- А чего ж! Может, не веришь?
- Да нет, может, и верю! Если не врешь, то, видно, правда.
- Правда. - Он добавил убежденно: - Со мной не пропадешь!
- Уга. Ты ж еще и не говорил, что хочешь взять меня!
- А чего говорить? И так видно.
- А я думала, не на Просю ли горбатую поменять собрался! Молчит и
молчит!
Василь озабоченно, по-хозяйски, степенно признается, делится с Ганной:
- В хате - холодно, тесно. Стены прогнили... Не хата,
а просто гроб...
- . Что гроб, то гроб...
- Хочу зимой немного лесу купить. Думал, куплю больше, за мед. А тут -
жито пустое. Мед надо менять на хлеб...
Ну, да в этот год немного, немного - в следующий...
Где-то протяжно, по-волчьи тоскливо, завыла собака. Ганна тревожно
притаилась:
- Как воет... Аж страшно. Словно к покойнику...
- Сказала.
Ганна долго не могла успокоиться. Василь обнимал ее, неуклюже, тяжелой
рукой гладил упругое плечо, спину. Вдруг слух его уловил шарканье шагов
неподалеку, и он, не отпуская Ганну, оглянулся. К ним от кладбища, вдоль
изгороди, приближался в темных сумерках человек. За ним Василь увидел еще
двоих.
Они подошли и остановились, всматриваясь.
- Ишь, прилипли! - недобро сказал первый.
Второй грубо, будто приказывая, бросил:
- Кто такой?
- А тебе что? - в тон ему, так же грубо, ответил Василь.
- Поговори, балда! - Василь уловил явную угрозу в его голосе. - Как
звать?
Ганна уже высвободилась из-под свитки и быстрым взглядом окинула
незнакомых. Только тут Василь рассмотрел, что вещь, которую человек держал
под мышкой-и которой Василь не придал раньше значения, - винтовочный
обрез. Этот обрез угрожающе шевельнулся. Чувствуя, как между лопаток сразу
похолодело, Василь перевел взгляд на двух других - они также были с
обрезами. Дальше темнели еще две или три фигуры.
- Василем звать...
Он услышал вдруг густой, тягучий шум груш и с тревогой взглянул на
Ганну. Она, кажется, спокойно ждала, что будет дальше. Незнакомец, видно,
заметил взгляд Василя.
- Твоя девка?
- Моя.
Второй вдруг обхватил Ганну за талию, прижался к ней, противно,
язвительно захихикал:
- Теплая, едри ее!..
Ганна гневно рванулась, изо всех сил кулаком толкнула его в грудь.
- Отойди, черт слюнявый!
- Я? - Он подошел ближе, злобно схватил Ганну за руку, крутнул. - Вот
затащу сейчас в поле...
Но тут, не помня себя, как коршун, грозно ринулся на него Василь:
- Не лезь!..
Он толкнул "черта", дернул за воротник. Тот сразу отпустил Ганну,
стволом обреза двинул Василю в живот. Неизвестно, чем бы все это
кончилось, если бы один из бандитов не крикнул с угрозой:
- Брось!
"Черт" обвял, отвел обрез от Василева живота, неохотно отступил. Сквозь
зубы процедил:
- Твое счастье! Помолись богу, овечка!..
Тот, кто выручил Василя, хрипло спросил:
- Грибка Ахрема знаешь?
- Ну, знаю... - Василь весь еще был полон воинственного пыла, слова
выговаривал с трудом.
- Идем, покажи!
У Ганны вырвалось требовательно, тревожно:
- Зачем?
- В гости... - Грозный незнакомец вдруг приказал: - Катись в хату. Да
смотри, держи язык за зубами. Твоя нора? - кивнул он в сторону Ганниной
хаты.
- Моя.
- Так вот - сиди и не дыши, если хочешь быть целой.
И если ему добра желаешь. Ясно?
Ганна ответила спокойно, дерзко:
- Чего ж, понятно.
- Ну так сматывайся.
- А с ним что? - не уходя, кивнула на Василя Ганна.
- Жив будет! Не съедим!.. Ну, мотай отсюда! - уже злясь, приказал он
Ганне.
Она пошла тихо, не торопясь, обычной своей гордой походкой. Когда
звякнула щеколда за ней, хрипатый скомандовал одному:
- Гляди во все глаза. Если что - стреляй. И с хаты не спускай глаз.
Чтобы не выходил никто.
- Чисто будет.
Хрипатый шевельнул обрезом.
- Давай! По загуменьям!
Василь понял, что этот приказ относится к нему, и уныло зашаркал
лаптями по стежке. Не оглядываясь, он чувствовал, что банда потянулась
вслед за ним, слышал шум их шагов, сморканье, тяжелое дыхание хрипатого,
следовавшего за ним по пятам.
Вдоль огородов выбрались на загуменную дорогу. Гумна стояли в темноте
печальные, неприветливые, низко надвинув мокрые шапки соломенных крыш.
Сердце Василя тоскливо сжалось, ноги стали вялыми, и он невольно
остановился.
- Ну, ты, шевелись! - поддал сзади стволом обреза хрипатый.
Василь неохотно поплелся дальше. Ощущая холодок на затылке, он невольно
тревожился, внимательно ловил все, что было там, за спиной, где шла банда.
Он уже не догадывался, а, можно сказать, знал, что сзади шли бандиты из
отряда Маслака, слухи о которых не один месяц пугали людей по всей
волости. Всем своим существом он ощущал близость большой неизбежной беды.
Недавняя смелость, с которой он защищал Ганну, уже выветрилась. В
отрезвевшей его голове стояла, не уходила четкая мысль, что не к добру
спрашивают они про Ахрема, - видно, хотят с ним рассчитаться за что-то.
"Может, даже и убьют!.."
И вот ему, Василю, выпало несчастье привести с собой в Грибков дом
смерть. И он ведет. Ведет, потому что как же ему не вести, неужели самому
погибнуть? Разве не правда, что своя рубашка ближе к телу? Разве Грибок,
если бы его заставили, не поступил бы так же, как Василь, разве полез бы
из-за него на рожон, на смерть... Но мысли эти не давали покоя, больше
всего потому, что Василя тревожило будущее.
Что ни говори, а завтра, когда приедет из волости милицияп Василь будет
все же виноват. Потащат на допрос, попробуй оправдаться тогда. Помогал,
приводил...
Снова протяжно, по-волчьи, завыла собака. "Правду Ганна говорила.
Словно к покойнику. Как чувствовала все равно..."
Хоть бы одна душа на пригуменьях встретилась, хоть бы цеп где-нибудь
ударил, все было бы не так тоскливо, не так безнадежно. Пристукнут
бандюги, и людской глаз не увидит.
Молчаливые, равнодушные, чернеют пустые овины под темными шапками
крыш... А может, и лучше, что они пустые, не видят ничего, - знать никто
не будет дороги, по которой Василь ведет бандитов...
Вблизи вдруг залилась лаем чья-то собака, злая, неугомонная, выкатилась
из-под ворот, черным комком бросилась под ноги. Хрипатый невольно
остановился, отмахнулся обрезом. Василь ступил шаг в сторону, настороженно