Шабета был выдающимся, почти легендарным человеком.
Обычный милиционер, он имел тут такой авторитет, какого, вероятно, не было ни у одного не только волостного, но и уездного руководителя. Он удивлял жителей окружающих деревень редкой отвагой, преданностью делу. Не раз и не два угрожали ему бандиты, стреляли в него из обрезов, прострелили у локтя левую руку, а Шабета на своем терпеливом конике бесстрашно, неутомимо скакал из деревни в деревню, выяснял, успокаивал, наводил порядок...
Первым Шабета вызвал Грибка. Ахрем появился в хате не один, а под охраной своей сегодня очень решительной жены.
Выпроводив во двор посыльного, плечистый, полнотелый, похожий на борца Шабета, который перед этим с озабоченным видом просматривал как"ю-то бумагу, холодно взтлянул на Грибкову Адарью и приказал:
- Гражданка, прошу выйти.
- Почему это выйти?.. Или я чужая? - Грибчиха даже не шевельнулась.
- Не положено. Тут сейчас будет следствие.
- Ну и пусть!..
- Не положено, ясно?
- Или ты не знаешь меня! - Грибчиха готова была обидеться, но вдруг переменила тон, подумав, что только рассердит его: - Знаешь же, Антон, а так говоришь!..
Она сказала "знаешь" мягко, с каким-то особым значением, видимо желая напомнить о том, что не раз кормила его обедом и даже закрашенным самогоном угощала, - поклявшись, что купила на ярмарке.
- Не положено, ясно?
- Я же хочу помочь тебе в следствии этом, - подступила с другой стороны Адарья.
- Сами разберемся.
- Не разберетесь. Он без меня ничего вам не скажет! - уже упрямо, горячась, заявила Грибчиха. Она толкнула мужа: - Что ты молчишь, как язык прикусил!
- Она правду говорит... - угрюмо бросил неразговорчивый Грибок.
Шабета помолчал, будто показывая, что решить это не просто, и позволил остаться. Черт с ней, этой упрямой бабой, может, и стоящее что скажет.
И действительно, Грибок, видно, ничего не рассказал бы.
Он так был угнетен приходом бандитов и их угрозами, что сразу, едва Шабета начал допрос, попросил:
- Б-братко! Пусти меня... Я ничего не знаю...
- Как не знаешь? Приходили они к тебе?
- Приходили...
- Сколько их?
- Трое было на дворе... - ответила за Грибка жена.
- Были среди них знакомые? .. Опознали вы кого-нибудь?
- Нет! - замотал головой Грибок.
- Не узнал он, - подтвердила Адарья. - Темно было.
А двое из тех бандитов стояли молча... Только я думаю, что без своих тут не обошлось. Я так думаю - откуда они узнали, что у нас делить землю хотят? Само оно разве дошло до этого Маслака? Донес кто-то. Пришел и сказал! И, скажи ты, на днях, видно, там был. Ведь разговор о дележе начался совсем недавно!..
- И видно, кто-то из тех, кто не хочет землеустройства, - добавил Шабета.
- Ну наверно ж!..
- Кого вы подозреваете? - мягко спросил Шабета.
Глаза Грибчихи потухли.
- Не буду бога гневить, не знаю. А раз не видела, то и говорить нечего. Не схватили за руку - не вор...
- Кто-то связан с ними, факт. А кто? - не отступал Шабета.
- Не буду говорить, никого не поймала... - Бросив осторожный взгляд на дверь и приблизившись к Шабете, Грибчиха тихонько сказала: - Про Дятлика Василя, что на том конце, говорят - будто он привел!.. Он в тот вечер стоял с Чернушковой Ганной!.. - Она тут же отошла от него и на всякий случай громко заявила: - Не видела ничего, не знаю!..
Давая понять, что сказала все, она поднялась со скамейки и попросила:
- Только вы о том, что я сказала... никому!..
- Хорошо, - пообещал Шабета.
Может, никогда еще не было у Ганны, охваченной противоречивыми чувствами, такого тяжелого р-азговора, как в этот день с милиционером. Она не беспокоилась за себя, совесть у нее была чиста, она знала, что позвали ее сюда в качестве свидетеля. Ганна тревожилась о Василе. И хотя Шабета вначале ни словом не упомянул о Василе, допрашивая, как выглядели бандиты, их приметы, голоса, поведение, она думала об одном: сейчас будет решаться судьба Василя. Что она скажет милиционеру?
- Значит, в тот вечер вы сидели с Дятлом Василем... - выслушав ее, не спросил, а как бы повторил Ганнины слова Шабета.
Ганна кивнула.
- И вы ничего не ждали, ни о каких бандитах не думали?.. А они вдруг подошли и - прямо к вам? Так сразу и подошли! Как это они вас так сразу нашли?
- Не знаю... Мы там уже много раз были...
- Допустим, что вас видели там не раз. Допустим, что на вас направил кто-нибудь, а сам остался в тени...
Ганна с облегчением отозвалась:
- Я и сама так думала! Кто-то показал, подвел!.. Чужими руками захотел жар загрести!..
- Кто это мог быть?
- Не знаю...
- Загадка... Туман... - задумчиво произнес милиционер. Он внимательно посмотрел на Ганну. - Есть одна догадка, и очень простая. Что Дятел Василь... сам... ждал их!
- Он? Вот уж выдумали!..
- Он, может быть, сам назначил встречу им!
Ганна вскочила в сильном волнении, возмущенная:
- Он... Они его еще немного - и пристрелили бы... Еще немного - и конец был бы ему!.. А вы говорите!..
- Но ведь он повел их?
- Я... не знаю, как и что потом было...
- Вы давно знаете его?
- Оладьи из земли вместе лепили! Хаты ж наши - рукой подать!.. - Ганна горячо, порывисто добавила: - Нет у него ничего с ними, с нелюдями! Я знаю! Поверьте!..
Она обеспокоенно, с надеждой взглянула на Шабету, ждала, как приговора, его слов. В сердце ее не гасла надежда - он поверит ей, поверит Василю, видит же, что она не врет...
- Он не злой... Добрый он...
- Все хорошие, - недоверчиво, непримиримо ответил Шабета. - Из кого только бандиты выходят...
Он встал, костяшками пальцев постучал по столу, с угрозой заключил:
- Ничего, я докопаюсь! Выведу на чистую воду!
Выходя от Шабеты, полная тревоги за Василя, который опять стал самым дорогим на свете, Ганна вдруг на крыльце увидела его самого. Он сидел, невесело опустив голову, - видимо, ждал, пока его позовут к милиционеру. В порыве сочувствия и ласки, мгновенно охватившем все ее существо, отдавшись этому порыву, ни о чем не думая, будто подхваченная волной, Ганна бросилась к Василю.
Она сразу поникла - так неласково взглянул на нее Василь. Он поспешно отвернулся от Ганны и, как человек, готовый ко всему, решительно пошел в сени.
- Со мной - так же, - сказал посыльный, Рудой Андрей, куривший возле изгороди. - Шел, сидел, так сказать, все молчком... Думает о чем-то...
- Переживает...
Ганна медленно спустилась с крыльца, побрела на улицу.
Шабета встретил Василя стоя за столом, окинул его быстрым пристальным взглядом. В тяжелом отчужденном взгляде Василя, исподлобья, из-под лохматых, непослушных прядей жестких волос, во всей его понурой фигуре, в расстегнутой домотканой сорочке, домотканых, с коричневыми болотными пятнами штанах Шабета уловил что-то недоброе, звероватое.
- Оружие есть? - спросил Шабета таким тоном, который говорил, что шутки с ним плохи.
- Чего?
- Не дошло? Оружие - обрез или наган - есть?
- Нет...
"Лицо какое, чисто бандитское... - невольно пронеслось в голове Шабеты. - Глаза - в таких ничего не увидишь! Как за тучей... И один не похож на другой. Будто не у одного человека! Один вроде светлый, а другой - карий, дикий, как у волка..." У него росло странное недоверие к этому угрюмому куреневцу.
- А что в кармане?
- Оселок...
- Достань. Покажи... Стой там!
Шабета многое повидал за время своей службы, случались всякие неожиданности, потому держался настороже. Это было уже привычкой, привычкой человека, который ездит один и один отвечает за все, за все свои поступки, иногда при очень сложных обстоятельствах. Осторожность тут никогда не лишняя.
В руках у парня было обыкновенный оселок. Шабета приказал подать оселок, положил его возле себя, сел.
- Зачем принес его?