- А то нет, думаете? - Василь подмигнул Ганне, и они засмеялись.
- Поженить бы их! - подошла Василева мать. - А то, прямо сказать, не днюет, не ночует дома. Исхудал - одни скулы торчат.
- Мамо, что это вы нас все жените? Только подойдете - поженить да поженить!..
- Поженить? Можно и поженить! - сказал Чернушка. - Да ты ведь не отдашь Василя в примаки? - Он взглянул на мать хитро, но все с той же угрюмостью.
- А зачем в примаки? Или у меня хата полна детей?
- Полна не полна, а и мне без Ганны нельзя. Без Ганны я как без рук...
- Так разве ж далеко уйдет? - спорит не в шутку мать. - Если понадобится, так она ж тут как тут. Сделает вам все, что надо!
- Это, как тот сказал, покуда: кось, кось - да в оглобли. - Чернушка не дал возразить Василевой матери, проговорил хмуро: - Есть что они будут? И что мы будем? Ей не то что замуж идти, как бы с торбой ходить не пришлось!
- Что ты говоришь, соседко! Переживем как-нибудь.
Перегорюем, быть того не может. Привычные...
- Это такая привычка, что сдохнуть недолго... И когда все это кончится! Думаешь: вот-вот взобьешься на хлеб, жилы рвешь - и на тебе! - Чернушка плюнул.
- Если б всем земли поровну, одинаковой, то могли б и перебиться. А то ведь у одного густо, а у другого пусто, - отозвалась мачеха. - Советская власть называется...
- Переделить землю обещали, а что-то и носу не показывают...
- А кто тебе будет переделять? - ответил Василю Чернушка. - Власть что? Она дает закон, а закон - как дышло... Закон люди примеряют... Ежели люди как люди, то и закон - как закон. А будет каждый молчать да сидеть сложа руки, то и власть не поможет!
- Так зачем же кричать без толку?
- Зачем без толку? Надо с толком!
- А где ж тот толк?
- Жаловаться надо в волость! У других переделили землю и переделяют, а у нас - ни слуху ни духу! Жаловаться надо. Пускай приезжают! В том году бандиты напугали, а теперь же, слава богу, тихо!
- Говорят, в Мокути были опять.
- Говорят, говорят! Брехни всякой много!.. - Чернушка вдруг сказал непримиримо: - И что за земли тут: то болото, грязюка такая, что конца-краю не видно, то такой песок, что на нем у самого черта ничего не вырастет! Проклятое какоето место!
- Не нравится, так ехал бы на Украину свою хваленую! - не выдержала, ревниво сказала мачеха. - Никто не держит!
- Не держит... Если б не держало!.. - Он промолвил задумчиво, загадочно: - Болото, как ухватит за ногу, засосет, затянет всего. Душу затянет...
- Кто ж тебя держит? Кто?
- Может - кто, а может и - что!.. Тут нутром понимать надо... Не маленькая...
- Не маленькая, а не знаю. "Если б не держало!" Ну, кто тебя держит?
- Ты! - проговорил Чернушка таким тоном, в котором почти не улавливалась шутка. - Как же я с тобой отправлюсь в такую дальнюю дорогу? А бросить - смелости не хватает. Там же другой такой, может, не найдешь!..
- Ну, так и молчал бы, не вякал попусту, - как старшая, более разумная, сказала мачеха.
Василь перехватил заговорщический Ганнин взгляд - вот видишь, какие у нас разговоры бывают, - попробовал разогнать недоброе молчание:
- Всюду, говорят, хорошо, где нас нет... Ничего! Перебьемся как-нибудь. А там - зимой - в лес, на заготовки. Глядишь, и заведется копейка. А если надо будет еще, то и на сплав весной можно...
- Сплавщикам, говорят, платят хорошо.
- Говорят... - обычно добродушный Чернушка сегодня был явно не в духе, и, чтобы не ввязываться в ненужные споры, ему никто не стал перечить.
Помолчали немного для приличия и стали расходиться
Только Чернушка еще сидел некоторое время понурившись, думал о чем-то своем - о ржи, может, или о почти забытой Черниговщине, или о жене, которая не понимает, что его тут держит. А может, об обиженной богом земле этой, которая спасла в голодный год, навсегда завладела его душой.
Земля, земля - бескрайние разливы гнилой топи в низинах, зыбучие песчаные волны на взгорьях. Яркая, щедрая и золотая с виду, обманчивая, неласковая к детям своим красавица, - сколько августов видишь ты эти редкие бедные суслоны на своих полосах, слушаешь страшные мысли куреневских жней и жнецов!
Сколько августов еще будешь слушать?..
2
Шагая рядом с возом, который глубоко вминал старую пашню и жнивье, кряхтел, качался из стороны в сторону, Евхим все время следил за ним: то поддерживал рукой, то подпирал плечом. Только выбравшись на дорогу, на наезженные колеи, отступил от воза, пошел спокойнее.
Когда телега подъехала к Чернушковой полосе, Евхим искоса взглянул туда, где сидели, разговаривали о чем-то Чернушки и Дятлы, подумал: "Ишь, слетаются!.. Будто свояки! .."
Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал, встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.
Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость, мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы слишком, не связала по рукам...
И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:
чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить, вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени, зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..
Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает: ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.
Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и не знал никогда такой...
К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая, привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к Верочке
Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу, казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери, которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне, обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед бурей, губы стали горячими...
Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.
И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.
Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно, мгновенно, в погожее, ясное утро.
Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...
Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой, хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы. Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты, горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...