Земля как бы держала его. Ноги прилипали к ней, шли только ровной канавкой борозды. Не мог перестать пахать, так как начало было уже положено. Его уже видели тут, видели, что он сделал. Отступать было некуда, оставалось одно - идти вперед.
"Все равно: начал - так делать до конца!.. Не уступать! - Василь попробовал приглушить страх, успокоить себя: - Еще посмотрим, чья возьмет! Мало что он прибежит! Пусть попробует согнать, если постановили отрезать! Пусть попробует сунуться! Увидит!"
4
Василь заметил - люди из деревни все идут и идут. Некоторые, как Зайчик с Ларивоном, останавливаются, глядят в его сторону, но потом поворачивают к тем, кто меряет.
Народу там все прибавляется. Василев взгляд следит не столько за ними, сколько за дорогой, за теми, кто появляется из-за ольшаника!..
Один человек свернул с дороги, торопливо направился к нему. Это не он, не Евхим. Это - как Василю не узнать издали! - мать. Не нежность, не радость вызывает она, а неприязнь: всегда не вовремя придет! Всегда появится тогда, когда не надо!
Сверток в руках - завтрак несет. Вспомнила! Самое время сейчас рассесться, взять в руки ломоть хлеба с огурцом! Аккурат подходящий момент - когда вот-вот чубатый или старый Корч припрутся!
Подходя ближе, ускорила шаг. Будто на пожар бежит.
Споткнулась, чуть не упала. Выпрямилась, удивленная, растерянная, оглядывается. Будто не видит, не понимает ничего!
- Зачем пришла? - хмуро сказался, придерживая коня.
- Поесть вот принесла. Проголодался, видно!.. - ласково ступила к нему мать.
Василь раздраженно оттолкнул протянутый ею сверток.
Как мальчишку провести хочет! Задобрит, а там начнет свое...
- Уходи! - приказал ей строго. Она не двинулась с места. Тень тревоги пробежала по ее лицу. Уже не скрывая беспокойства, сказала:
- Сыночек! Что ж это ты? - Василь отвернулся, чтобы не видеть ее слез. Как огнем жгло каждое слово; - Надумал!.. Чужое! Узнают же - беды не оберешься!
В этот миг заметит вдалеке свернул с дороги, прямо по полю спешит еще один человек Евхим! Внутри у Василя похолодело, почувство вал себя вдруг слабым, одиноким.
Сердито оборвал стон матери.
- Тихо! Приперлась! Иди домой!
Не слышал уже, плачет она или не плачет. Следил только за Евхимом. Пробовал подбодрить себя, вернуть смелость.
Пускай бежит, пускай увидит! Сам не знал, чем угрожал, - что Евхим может увидеть? До боли сжимал ручки плуга, кнутовище. Кнут был его единственным оружием.
Чубатый все ближе, ближе.
Уже хорошо видать лицо красное яростное.
Злой, земли под собой не чует.
Василевы ноги противно ослабли, вот вот подогнутся.
- Васильке! - заметила Корча, ужаснулась мать. - Не перечь! Уступи!
Василь не шевельнулся. Будто не слышал. Не сводил глаз с чубатого, подбадривал себя: "Пусть бежит, пусть!
Увидит!.." Удивлялся: надо же, чтобы так ослабли ноги!
Мать вдруг бросилась навстречу чубатому, крикнула, умоляя:
- Евхимко!.. Евхимко! Родненький!.. Не злись, дороженький!..
Он, не замедляя шага, с разбегу толкнул ее так, что она и не вскрикнула, покачнулась, упала на бок. Сверток отлетел далеко в сторону. Чубатый наскочил на Василя, с ходу сильно рванул за плечо. Василь выпустил плуг.
- Т-ты... ч-что это? - Евхим, задыхаясь, тяжело сопел.
Рот злобно кривился, ощеривался. Сейчас, казалось, пена на губах забелеет. - Т-ты ч-что?!.. - Он грязно выругался.
- А ты - что?.. - отважился Василь. Нахохлился, как молодой ястребок, готовый к сраженью.
- Ч-что?! - Евхимово лицо еще больше налилось кровью. - Прочь! - вдруг бешено, с визгом закричал он. - Сейчас же!! Чтоб духу твоего вонючего не было!
- Васильке! Уступи! - бросилась к Василю мать.
Схватила за руку, хотела увести. Он вырвал руку. Заявил Глушаку:
- Это еще посмотреть надо - у кого дух вонючий!
- Васильке!..
- Ты, удод желторотый, еще споришь! Выметайся немедленно! Пока не поздно!
- Васильке! Уходи! Сыночек!..
Василю было не то что боязно - страшно. Он понимал, что лучше бы послушать мать, уступить, но не мог побороть себя. Гордость, злость на Глушака за землю, за Ганну, за все переполняли его. Все это заставляло не показывать виду, что боится.
- Ого! Напугал!..
- Васильке! Уйди! Не связывайся!
- Ат! - оттолкнул Василь мать.
- Не уйдешь? .. Ну-ну, смотри ж!
Василь зорко следил: вот-вот чубатый ринется, ударит.
Он невольно сжал кнутовище. Отталкивая мать, заглушая страх, хитря, сказал:
- Кто ты такой? Чтоб приказывать!..
- Кто? Не узнаешь? Показать, может?
- Евхимко! - Мать бросилась к Глушаку, прикрыла Василя. - Дороженький! Ты - умнее его!..
Чубатый толкнул ее, снова бешено закричал на Василя:
- Показать?! На чью землю залез?! Чье поле поганишь?! Не видишь? Евхим схватил Василя за грудки так, что стало трудно дышать. Но Василь выдохнул, прохрипел:
- Было... ваше...
- Было?! - Чубатый крутнул плечом, оттолкнул Дятлиху, которая вцепилась, как когтями, пыталась оторвать от сына.
- Было... Теперь - наш-ше...
- Ваше? Брешешь, гад! - Евхим стиснул шею Василя, кинул его с такой силой, что парню показалось, будто голова оторвалась от туловища. Василь грохнулся затылком о землю, в голове загудело.
- Твое? Еще лезть будешь?
- Буду... Не твое!..
- Зверь ты, зверь! Корч проклятый!.. - снова вцепилась в чубатого Дятлиха.
Василь выдохнул злорадно, мстительно:
- Напановались, Корчи!.. Кончилось ваше!...
Евхим отбросил Дятлиху, зло приказал:
- Молчи!.. Прочь, щенок! Пока цел!
- Плевать мне!.. - Василь привстал на колени, намереваясь подняться.
Евхим ринулся на него.
- Плевать? - Бешеный удар снова отбросил Василя на траву. Казалось, треснула шея. - Не уйдешь?
- Гад ты, гад! - коршуном налетела- мать, вцепилась в рыжий чуб, яростно стала рвать, мотать его.
Это спасло Василя. Воспользовавшись моментом, он вскочил и с кнутовищем, о котором теперь только вспомнил, пошел на Глушака. Чубатый изловчился, ударил мать коленом в живот; она охнула, скорчилась от боли, поникла. Василь и Евхим встретились лицом к лицу. Глушак опередил, сильно ударил под челюсть, но Василь устоял. Евхим ловко увернулся, и Василево кнутовище лишь слегка задело его плечо.
Боль в челюсти, во рту, во всей затуманенной голове, неудача прибавили Василю ярости. Обида, все обиды, что давно жгли, ждали отплаты, теперь мигом ожили, загорелись с новой силой, наполнили одним желанием: достать, размолотить эту ненавистную морду с чубом.
Откуда-то налетел старый Глушак, рванул руку с кнутовищем.
- Ты что это, вонь?! Брось!!
Чуть не вывернул руку. Откуда и сила у старика нашлась, еще немного - и согнул бы Василя. Спасибо матери, выручила - бросилась к Корчу, вцепилась в плечо, затрясла, запричитала, и старик отпустил парня.
Возле Евхима оказался вдруг брат его Степан. Но вместо того чтобы помочь Евхиму, почему-то потянул его назад, - чубатый сразу рассвирепел, ударил Степана по лицу.
Вышло так, что Евхиму пришлось драться не только с Василем, но и с братом!
Наконец Василь улучил момент - треснул Евхима кнутовищем по голове так, что тот заревел. Ошалевший от боли, чубатый оторвался от Степана и, как разъяренный дикий кабан, не остерегаясь ничего, кинулся к Василю. Василь мельком заметил налившиеся кровью, беспощадные глаза, почувствовал, что Евхим жаждет не мести - смерти его.
Убьет, не побоится ничего. Такая дикая ярость кипит в нем, по глазам видно. Василь отскочил, еще раз ударил кнутовищем по голове. Ударил так, что от толстой дубовой палки остался в руке только кончик.
- Ах т-ты!.. - Евхим схватился за голову, снова, с еще большей яростью, ринулся на Василя. Василь замолотил по ненавистной морде остатком кнутовища, кулаком, но отбиться не смог. Евхим схватил за воротник, навалился. Вагиль рванулся, пробуя высвободиться, - Евхим не устоял, и они упали. В следующее мгновенье оба катались по стерне, по свежей пашне, кровенили один другому лица, рвали в клочья рубашки