Надо сказать, что до 1 октября я находился в Слотине. Наблюдая за разворачивающимися событиями, решил ехать в Москву, чтобы прорываться в Белый дом к депутатам. От одного человека, может быть, не слишком большая помощь. Но я всё же умел стрелять и всё-таки журналист, должен был посмотреть на всё сам. Но не получилось. И как мне говорят, и я так думаю, наверное, меня спас от смерти Бог.
Я строил дом. Он уже обретал какие-то полузаконченные черты. И не было только крыльца, ступенек, выхода из дома, а вместо них лежал широкий помост от дверей на улицу, по которому я каждый день раз 50-70 бегал туда- сюда. В ночь, незадолго до штурма Белого дома, я вышел из дома на помост, сбегать, как говорят, по малой нужде. Шагнул — и рухнул с помоста.
А высота была где-то полтора-два метра. От боли я чуть не потерял сознание. Ползком добрался до соседнего домика, где жили Нина Ивановна и Алексей Александрович Спирины. Простая добрая семья. У них я часто оставался ночевать, когда начинал строить дом. Нина ещё работала, а Алексей уже был на пенсии и трудился кочегаром в пионерском лагере. Это был худенький невысокий мужчина с морщинистым сухим лицом, незлобивый, и суть его выражала присказка-тост, когда мы выпивали: “Быть добру!”
Выпить Лёша любил, но и под хмельком был такой же индифферентный, как и в трезвости. Между нашими домами, но на моём участке, росла липа. Что-то мне вздумалось, будто она, когда ещё больше вырастет, будет закрывать тенью мой дом. Обеспокоенный, я ему сказал: “Лёш, сруби её!”
Приезжаю через неделю: липа стоит. Я опять повторяю просьбу. Приезжаю ещё через несколько дней: липа стоит. Снова, но построже, прошу: “Сруби!” И вдруг в Москве вспоминаю, как идёт по небу солнце, и никакая тень моему дому не грозит. С ужасом думаю: что же я натворил? Зря погубил красоту. Лёшка, наверно, уже на дрова её пустил. С тревожным беспокойством мчу в Слотино, подъезжаю к участку. Липа стоит! Вот она, русская неторопливость.
А какие зимние вечера мы коротали с Алексеем! Привезу бутылку водки, колбасы, другой еды. Алексей нажарит большую сковороду картошки. Такой, какую я люблю: сильно поджаристую, с хрустом. За окнами домика мороз, а в избушке тепло. Мы разговариваем — в основном я, — Лешка не говорун, потом он идёт на свою кровать за печкой, а я ложусь на старом диване.
Сейчас этот домик “в деревне с землёй” купила семья Виталия Белоуса. Сам он с Украины, давно живёт в России. Жена Галина — москвичка. Землю используют, как хорошие фермеры. Есть куры, а овощей Галина маринует до двухсот банок. Но это сейчас. А в ночь на второе октября 1993 года я подполз к спиринскому домику и начал стучать: “Лёша, выйди!” Он вышел: “Что такое, Вячеслав?” — “Представляешь, я рухнул с помоста”.
Кое-как он помог мне дойти до дома, а у меня был дома телефон уже, я позвонил в Москву жене Людмиле. Она утром чуть свет примчалась в Слотино. Обвязала простынёй мне грудь. Мы сели на мою “Ниву” и поехали в Москву. Там я зашёл в поликлинику “Известий” и обратился к врачу-рентгенологу по фамилии Санпитер. Он посмотрел и говорит: “Ну, ничего особенного у Вас нет, ушиб”. Ну, ушиб... А очень больно было. Да, я хотел идти в Белый дом. А потом думаю: приду я сейчас туда, кто-нибудь ткнёт меня в бок или заденет локтем, и я упаду от боли, потеряю сознание.
С горечью и болью я смотрел на трагедию разгрома демократии по телевизору. Ах, как они все сладострастно верещали! Была некая Белла Куркова, сейчас, говорят, такая пророссийская, а тогда была одной из тех, кто ненавидел эту власть, этот Верховный Совет. Да много их, их был легион. Я уже не говорю про всех этих “чубайсов”. А выступил по телевидению Гайдар перед штурмом и призвал народ прийти к мэрии защищать демократию. И это в их понимании была демократия — расстрел из танков и убийство безоружных людей?!
В эти дни в Волгограде должна была состояться свадьба моей племянницы — дочери моей родной по отцу сестры Людмилы. Я поехал туда. И потом смотрели видеосъёмку, что я танцевал и всё время морщился от боли. Вернувшись в Москву, позвонил другу нашей семьи Галине Григорьевне Прохоровой, она была главным инженером центральной районной больницы (ЦРБ) в Сергиевом Посаде. Говорю, что так итак, может быть, надо бы посмотреть. Приехал. Мы с ней зашли в кабинет хирурга. Он сейчас живёт в селе Марино рядом с нами, хорошо знаем друг друга. А тогда едва я вошёл в дверь, а до него было метров пять, наверное, доктор глянул и говорит: у Вас перелом рёбер. “Какой перелом? Ушиб!” “Я вам повторяю: перелом”. Сделали снимок — действительно три ребра были сломаны. И этот гнусный Санпитер, я потом ему высказал, что я думал по его поводу... Мне потом сказали: Вы же могли проколоть этими сломанными рёбрами лёгкие. Но откуда я знал, что у меня такая картина.