—Колесо стрельнуло! —спокойно объяснила кондукторша. —Вас до хрена, а колесо одно! — хотя, строго говоря, колес было четыре.
Все загудели, зашаркали, потянулись к дверям, и через минуту автобус был пуст. “Всего одну остановку не доехал! —с досадой подумал Олег Петрович, выходя из автобуса. Следующего ждать было бессмысленно. Тем более, что холодный ветер уже забрался в
рукава его куртки и вверг вспотевшего Стеблицкого в дрожь. Нужно было двигаться. “Движение — жизнь!” — подумал он.
Олег Петрович наискосок пересек перекресток и совсем уже собирался повернуть направо, чтобы отправиться домой, но совершенно неожиданно ноги понесли его дальше, к автобазе, и он опомнился уже когда оказался на той самой улочке, которую целую неделю старался забыть.
На первый взгляд, здесь ничего не изменилось. Та же грязь, рябь на лужах, бетонная стена, справа —деревянные дома. Но Олег Петрович всматривался в перспективу пустынной улицы с трепетом. Он старался забыть, да где там!
Достаточно сказать, что с того воскресенья Стеблицкий ни разу ни прикасался к новому выключателю. Просто рука не поднималась. И все дела в ванной он держал при открытой двери, а свет включал в прихожей. При все при том он неизменно повторял себе, что ничего, ну, ровным счетом ничего не произошло. А что же привело его сюда?
Олег Петрович боязливо оглянулся, будто совершал что-то не совсем приличное. Но кругом было тихо, никто не следил за ним, и Стеблицкий решился.
Он шел и чувствовал себя убийцей, который тащился на место преступления, где его, конечно же, схватят. И, когда он, дойдя до конца забора, увидел впереди скопление народа и милицейскую машину, он не очень-то удивился, но побледнел и сразу замедлил шаг. В чем он виноват и чего боится, Олег Петрович не мог объяснить даже себе —это был старинный добродетельный страх гуманитария перед мундиром.
“Налево —кругом!” —шепотом скомандовал себе Олег Петрович и криво усмехнулся. Но не успел он повернуться, как сзади послышался топот, и прозвучала новая команда, отданная сиплым злобным голосом: “Стой, сука!”.
Стеблицкий оторопел. Все возвращалось, как навязчивый кошмар.
Он-то полагал, что это закончилось раз и навсегда в прошлое воскресенье на квартире у Барского — о, это был апофеоз безобразия!
Даже квартира актера выглядела непристойно и грязно, как постель после бурного полового акта. Разномастная мебель располагалась без намека на симметрию в самых неожиданных местах. На туалетном столике в беспорядке громоздились флакончики и баночки с косметикой (Олег Петрович невольно поискал глазами одеколон “Премьер” и не нашел), на спинках стульев вперемешку висели мятые платья и брюки, на полу соседствовали книги и пустые бутылки. Поверх обоев наклеены театральные афиши. На экране маленького цветного телевизора метались и верещали яркие угловатые уродцы.
Жена Барского, довольно молодая и красивая женщина, в узких брюках и шелковой рубашке навыпуск, встретила их с дымящейся сигаретой в губах. На робкое
“здравствуйте” Стеблицкого она не обратила внимания. Первым ее словом оказалось “сволочь”. Слово было горьким, как табачный дым.
“Молчи, женщина!” —устало бросил Барский и, не снимая грязных башмаков, ушел на кухню. Слышно было, как он грешит там стеклом. Жена стояла, прислонившись спиной к стене и нервно затягиваясь сигаретой. На щеках ее разгорался неприятный румянец. На Стеблицкого она не смотрела. Барский вернулся с двумя стаканами, в которых плескалось что-то красное. Плечом он направил Стеблицкого в комнату, ногой подтолкнул к нему стул. Стеблицкий покорно сел и получил в награду стакан. Барский опустился на край кровати, отхлебнул.
— Где ты был, сволочь? — спросила жена, не вынимая изо рта сигареты.
— Тебя это интересует? — равнодушно сказал Барский.
—Мне наплевать, —надменно сказала жена. —Но с какой стати я должна отдуваться за тебя? Главный звонит каждые пять минут и требует вернуть костюм. Пообещал снять меня с роли! О тебе я молчу...
Барский фыркнул.
— Роль! Второе гав третьей собачки Генриха Четвертого!
Что-то тяжелое мелькнуло в воздухе, лишь чудом миновав голову Барского, нырнуло в раскрытый платяной шкаф и беззвучно кануло в его мягких глубинах. Стеблицкому показалось, что это был утюг.
—Ты ничтожество! —завопила оскорбленная жена-актриса. —Ты загубил мою жизнь, молодость и карьеру! Тебя выперли из столицы, тебя выпрут и из этой дыры! Но не жди, что я буду и дальше утешать тебя и вытирать твои пьяные сопли! С меня хватит!
—Каков монолог? —подмигнул Барский шокированному Стеблицком и выпил свой стакан до дна. —Не видит тебя наш Станиславский, а то бы роль комической старухи, считай, у тебя в кармане пожизненно!