Веселым и щедрым чувствовал он себя, и хотелось веселья всем —всем этим чокнутым, перепуганным человечкам, без денег, с разбитыми мордами, подозрительно провонявшим бензином —и он чувствовал, что может дать им это веселье, и какая разница —из чего будет сделано это веселье!
9.
Душа Стеблицкого разрывалась на части, и каждая часть страдала на свой особый манер, то есть, муки он испытывал бессчетные. Внешне это проявлялось на удивление скупо —он просто сидел в кресле, сложив тонкие руки на коленях, и лупал глазами. А вокруг суетились, болтали и пускали сигаретный дым живые свидетели и источники его кошмаров. Глаза их блестели, хрустальная люстра отбрасывала на их лица теплые радужные пятна, и все эти люди были, кажется, веселы! Лишь Моськин с бледным напряженным лицом молчал, забившись в угол дивана, и от него страшно, как от огнеметчика, разило бензином.
Включенный телевизор показывал новости. В столице стреляли. На экране то и дело возникал прокопченный фасад Белого Дома, и это зрелище вызывало у хозяина дома, художника Карпухина, огромного бородатого человека, восторг и тревогу одновременно.
—Во! Побили коммуняк! Это есть их последний... —восклицал он, картинно взмахивая мощными руками мастера. —Пал оплот тоталитаризма! А у меня, видишь, супруга с потомством как раз в белокаменную подались! Ну что ты сделаешь! Переживаю страшно! Плюс в доме —ни крошки! А сейчас бы не мешало петрова-водкина употребить... За победу и за встречу соответственно! Тут недавно халтурин подвернулся, да заказчик, зараза, гонорар не отдает, такие дела...
Как раз с этим бородатым Карпухиным Олег Петрович и был шапочно знаком — тот как-то выбрался в их края на этюды, и, пока он малевал зеленые холмы и багрово-золотые облака, Стеблицкий, из-за отсутствия полноценной личной жизни, то и дело наведывался к нему, задавал умные вопросы, выслушивал доброжелательные, но односложные ответы, цокал восторженно языком и, в конце концов, окончательно решил пригласить художника в дом распить бутылочку коньяку, но тут Карпухин этюды свернул и отбыл восвояси. Потом, встречаясь изредка в городе, они раскланивались, но и только. И вот пожалуйста, этот пьяница Барский, оказывается, ходит к художнику в гости и говорит ему “ты”!
Пьяница Барский, запросто развалясь в кресле, стряхивал пепел в кофейную чашку и загадочно улыбался. Толстенький Пташкин, заложив руки за спину, внимательно разглядывал карикатуры, которыми в комнате была увешена целая стена. Рисунки изображали политиков, артистов и еще какие-то смутно знакомые лица, но Стеблицкий от лиц уже тошнило, и он присматривался.
—Вы, ребята, посидите тут, —беспрестанно жестикулируя, бормотал Карпухин. —А я быстренько сейчас... мусоргского вынесу... под покровом, так сказать, ночи... Мусорка, понимаешь, неделю уже не ездит...
И он побежал в прихожию, задевая руками мебель. Обстановка в квартире оказалась весьма приличной, как отметил про себя Стеблицкий. Художник же, напротив, в этой обстановке был мелко суетлив и пустословен. Его манера разговаривать, мимоходом превращая существительные в дурацкие фамилии, особенно раздражала Стеблицкого. Вот, значит, что бывает, когда узнаешь этих служителей муз, этих гениев поближе! Ты начинаешь думать —да полно! Гений ли это?! Истинный гений не станет уродовать великий и могучий... взять хотя бы Пушкина... Но, как назло, из Пушкина лезло в голову неподходящее: “пунша пламень голубой” да “содвинем бокалы”... Олегу Петровичу страшно хотелось есть и, страшно сказать... хотелось выпить!
От истерики его спас Пташкин, который, досмотрев карикатуры, громко объявил:
—А я ведь, Олег Петрович, вас сразу не признал! Вы ж у нас весенние зарисовки публиковали. Величественные картины Натуры! Я еще запомнил, потому что вы граб с дубом спутали. А не узнал, потому что у вас нос разбит. Как это вас угораздило?
—Хамство потому что кругом! —с надрывом ответил Стеблицкий. —До того уже дошло, что среди бела дня... Спасибо Кузькину...
Ему захотелось выговориться, чтобы поняли, поддержали, но Пташкин, не дослушав, озабоченно обратился к актеру:
—Однако, Александр, как вас там по батюшке, предприятие ваше не зашло ли в тупик? Хозяин, похоже, чист, и мы, так сказать, невинны... И не пуститься ли нам в дальнейший путь?
—Вам никогда, Пташкин, не стать великим журналистом, —с упреком сказал Барский. -Ваше отношение к работе можно расценивать как преступную халатность... Где ваше бойкое перо? Где профессиональное любопытство? Находитесь в квартире художника. Вокруг интересные люди! Артист, педагог, террорист! Свежие новости, сенсации... сами же трепались — сенсацию ему подавай! А теперь в кусты?