Выбрать главу

— Все! — решительно отрубал Стеблицкий.

— Ну, тогда — все! — отчаянно кивал Барский — так, что едва не отрывалась голова.

И они вновь согласно плелись по уснувшему городу, заботливо подпирая друг друга плечами. Белый пиджак светился в ночи, как гнилушка.

10.

Воздух был холоден и пронизан туманом. Неуютная предстартовая тишина нарождающегося дня давила в уши. Двор, где жил артист Барский, был еще пуст, и даже собаки не рылись в мусорных ящиках. Вместо них шуровал некто —в старом ватнике на голое тело, плешивый, с головой, похожей на мороженую сливу —он бесшумно и споро сортировал содержимое металлическим прутом, извлекая нужное.

Актер, сунув руки в карманы, тупо смотрел на старателя красными воспаленными глазами. Его трясло. Белый пиджак выглядел так, словно рядом с Барским взорвалась керосинка.

Пташкин тоже маялся. Он стал еще меньше ростом и зеленее лицом.

Олег Петрович чувствовал себя не совсем плохо, но какой-то озноб периодически охватывал его, и трудно было понять — только ли похмелье и раскаяние были источниками этой дрожи. С детской растерянностью Олег Петрович вдруг понял, что и странное предвкушение новых, неосознанных до конца желаний тому причина.

Но следовало что-то делать. Застывший серый пейзаж, центром которого властно обозначилась помойка, располагал к безумию. Олег Петровичу захотелось немедленно избавиться от своих спутников, принять душ, позавтракать, вообще привести себя в рамки. Он сухо сказал:

— Я — домой!

Барский странно взглянул на него, пожевал пересохшими губами и согласно кивнул:

— Пойдемте! Я вас отвезу...

Олег Петрович поморщился — этот человек положительно невыносим!

— На чем же, позвольте узнать, — саркастически заметил он, — вы меня отвезете?

—На чем? —удивился Барский и решительно пошел со двора. —Ну, скажем, на “Мерседесе”.

Стеблицкий с ненавистью взглянул ему в затылок, но пошел следом, и, размягченный и пыльный, точно тряпичная кукла, поплелся за ними репортер Пташкин. Выйдя на улицу, актер остановился у края тротуара и с раздражением сказал в пустоту: “Хочу белый “Мерседес”!”

И стал “Мерседес”.

Он холодно сверкал белыми лаковыми крыльями, серебряными ручками и полированным стеклом. Мотор его молчал, но чувствовалось, что мощь таится в нем необычайная. Даже умирающий Пташкин сказал: “Ух, ты!”.

Олег Петрович ничего не сказал. Он наконец уверовал. Полностью и бесповоротно. Он очень ясно вдруг понял, что —да, настал звездный час, и нужно успеть, суметь распорядиться, а там... И водопад желаний обрушился и почти раздавил его.

Оглушенный, протиснулся он в дверцу автомобиля, заботливо распахнутую волшебным Барским, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Салон “Мерседеса” имел сладкий, тонкокарамельный запах. Это был запах рая.

Барский сел за руль, но мотор запускать не торопился. Он задумчиво смотрел вдаль, на пустынную улицу, подернутую утренним туманом, и молчал.

На заднее сиденье со Стеблицким влез репортер и захлопнул дверцу. Наступила блаженная тишина.

— Отвезем Пташкина, — сказал актер. — Ему рядом. А потом вас, Олег Петрович. Выпить не предлагаю. Пожалуй, нужно немного отдохнуть, верно? Осмыслить, а, Олег Петрович?

Стеблицкий поймал его странно-насмешливый взгляд в зеркальце и неожиданно сказал:

—У вас такая ми... милая жена... —Против воли в его голосе прорезалось неуместное умиление, и актер криво улыбнулся. Тогда Олег Петрович закончил уже на совсем высоких нотах. --- А вы — человек без чувств!

Выброс эмоций произошел у Стеблицкого не совсем случайно. Дело в том, что уже под утро они все-таки завалились к Барскому домой. Олег Петрович, который в жизни своей не испытывал ничего похожего на ощущения минувшей ночи, в одну минуту чуть не влюбился в жену Барского, которая встретила их, полуобнаженная, гневная, заманчиво розовая спросонок. Но Барский! Барский снова все превратил в фарс —жену он покрыл затейливым матом, сотворил бутылку “Хереса” и беспардонно включил кассетник,

заголосивший в тишине внезапным гнусавым (жабьим, определил Стеблицкий) тенором, поддерживаемым всхлипывающей гитарой —неприятная, иноземная музыка каркала и металась в четырех стенах, ей было тошно и больно в неухоженной скромной квартирке, и всем тотчас стало тоже тошно и захотелось куда-то на волю, хоть к чертям собачьим... —Джонсон! —поторопился объяснить хозяин, прибавляя звук до полного безобразия. -Приятель привез кассету... Отец современного блюза! Музыка исцарапанной души. Между прочим, ходят слухи, что был он ученик дьявола, вроде нас с вами, Олег Петрович! А кончил плохо — обманутый муж отравил стаканчиком виски...