...Стеблицкий добалансировал до места, где кончался забор автобазы и начиналась большая лужа, которую следовало обходить с великой осторожностью и замечательной ловкостью, что Олег Петрович и собирался сделать, мобилизовав все внутренние ресурсы.
И тут из боковой улочки его окликнули — хрипло и невнятно. Олег Петрович оступился, встал в лужу и обернулся, охваченный ужасным предчувствием.
Так и есть! Это существо поднималось по закоулку, не смущаясь ни скверностью погоды, ни убожеством собственного убранства —по случаю прохлады поверх майки была наброшена синяя куртка в пятнах и даже в следах рубчатых подошв. Нетвердыми шагами он месил жижу, подбираясь все ближе, и что-то угрожающе гукал.
Олег Петрович воспаниковал. Он заспешил, не заботясь более ни о чистоте штиблет, ни о благородстве осанки. Пожалуй, он слегка побежал.
Человек из тупика тоже спешил. Он был похож на безумного, потерянного в пустыне туриста, завидевшего наконец мираж с пальмами.
Мираж, как положено, удалялся. Оборванец собрал остаток сил и закричал. Он просил закурить. Собственно, это было несущественно, он мог просить что угодно, хоть луну. Олег Петрович прибавил шагу.
Преследователь скакал по лужам зигзагами. На скаку он сменил тему и теперь грубо требовал от Олега Петровича сто рублей. Одурманенный организм не позволяля ему развить достаточную скорость для сближения —он просто перемещался над землей и кричал.
В конце концов Олегу Петровичу не было жалко ста рублей. Что-то странное происходило с его сущностью —он превращался из словесника и демократа в тень человека, в героя сна с недобрым сюжетом, с пустыми улицами, у которых нет конца, сна, в котором немеют ноги и царит ужас. Олег Петрович жаждал спасения. Но спасения на этих улицах не было.
— Дай стольник, сука! — Крикнул сзади человек и упал, сраженный громом своего голоса.
Олег Петрович выиграл еще несколько метров. И спасение пришло.
Оно пришло в образе статного широкоплечего мужчины, облаченного в изысканный белый костюм и лихо заломленную стильную шляпу —тоже белую. Никто и никогда в этом городе не одевался так вызывающе. Удивительный человек стоял к Стеблицкому спиной, расставив длинные ноги и опустив в глубокой задумчивости голову, будто пытался понять, какая сила забросила его из солнечного Майами в эту сточную канаву.
Услышав шаги, он обернулся. Олег Петрович обалдел.
— Барский! — воскликнул он, невольно впадая в экстаз. — Боже! Артист заслуженных театров!
У Стеблицкого отлегло от сердца. Одно дело — нежданный плейбой, выпавший из телеролика, и совсем другое — Барский, знаменитый в городе Барский, свой, а костюм... что ж, артист везде артист.
Олег Петрович видел Барского в некоторых спектаклях и обожал его —он, учитель, был сейчас счастлив, как школьник, хотя современный школьник-то как раз плевать бы хотел на Барского и на все театры мира.
Барский видел Стеблицкого впервые в жизни, однако тоже почему-то обрадовался. В голубых его глазах мелькнула печальная и непонятная надежда, он шагнул к Стеблицкому и положил ему руку на плечо. На мужественном, несколько опухшем лице его появилась неуверенная улыбка.
— Слушай, брат, — сказал Барский сильным голосом мастера сцены. —Чертовски неудобно беспокоить незнакомого человека... Тем более, вы наверное замечаете —я провел, гм, ночь... несколько мерзко... —он поморщился. —Как последняя сволочь провел! И вот... вы можете, конечно, послать меня подальше —и будете правы! Вы можете сказать —пошел вон, пьяная свинья! Да, я —пьяная свинья, но мне нужна сейчас маленькая... мельчайшая помощь! Так не были бы вы столь добры...
—О! О! О! —закудахтал Олег петрович, выразительно взмахивая изящными руками. -Дорогой! Уважаемый! Для меня честь! Прочь сомненья! Я готов. Театр для меня! То есть, я хочу сказать, артист Барский! И вообще! Что угодно! Но...
Тут он вспомнил и, оборотившись, сказал с сарказмом:
— Артист имеет право. Артист нуждается в разрядке... А пьяный — это вон пьяный, полюбуйтесь! Барский полюбовался. Пьяный потихоньку выполз из лужи и, не отряхиваясь, продолжил путь. Он приближался,
и синее лицо его предвещало самое худшее. Барский перевел взгляд на Олега Петровича. — Он преследует вас? — с интересом спросил артист. — Боюсь, что да, — признался Стеблицкий, которому в компании было уже не так страшно. — Вот мы сейчас с вами и проверим, — мрачно и непонятно сказал Барский. Он чуть сдвинул шляпу на лоб и сунул руки в карманы брюк. Он ждал, не сводя с алкаша