Бутус хотел ответить, как он обычно отвечал на вопрос “куда?”, но под стеклянным взглядом странника сдержался, сделал важное лицо и пообещал:
— Те этот хмырь нужен? Я те его покажу. Он тут живет. Литр ставишь?
17.
—Я отдал вам самое дорогое —пиджак! —с неудовольствием сказал Барский. —Даже за водкой вот вынужден опять бегать как школьник, а деньги, между прочим, кончаются... Какого вам еще от меня нужно? Не буду я вам ничего советовать, увольте!
Он говорил сиплым голосом, все время отворачивая нездоровое воспаленное лицо, то ли от Олега Петровича, то ли от вихря снежинок, которые всасывались в узкий прогал между пятиэтажками, как в аэродинамическую трубу.
—Вот интересно! —с кривой улыбкой сказал Олег Петрович. —Вы... вы втянули меня в эту историю! А теперь что же — я не я, и лошадь не моя?
— Ну так что ж — втянул? — сухо промолвил Барский. — Втянул! Младенец какой -втянули его!
Неприятный разговор этот происходил на фоне, если так можно выразиться, барского двора, который он сам некогда окрестил “мерзостью запустения”. Выпавший снег сгладил некоторые шероховатости пейзажа, придал ему печального очарования, и даже мусорные баки, присыпанные порошей, сделались отдаленно похожи на аккуратные булочки с глазурью. На дворе однако было ветрено и неуютно —говорить на сквозняке о жизни и смерти было противно и тягостно, поэтому собеседники потихоньку, но неизбежно скатывались в скандал.
—Именно втянули! —настойчиво выкрикнул Стеблицкий, приходящий в отчаянье. —Я настаиваю на этом определении! Можно было по-человечески... Это безрассудство -трупы, пожар, карлики... Вы сплели целую сеть! Я не мог вырваться...
Барский посмотрел на него в упор и неожиданно покорно сказал:
— Ну, хорошо, сплел! Сплел сеть. Хотя... Честно говоря, я не думал, что вы воспримете все так трагически. Ну что вы трясетесь? Все ведь в ваших руках —превратите врагов в жаб, переберитесь в Ниццу, в Антарктиду, на Луну, наконец! В чем проблема?
Олег Петрович всплеснул руками.
—Как вы не понимаете? —горячо забормотал он. —А если эта сила перестанет действовать? А если... если придется за все ответить?! Я затем к вам и пришел —чтобы вместе выработать единственно правильную линию поведения —срочно исправить ошибки и не повторять их... в дальнейшем. поймите, нужно пользоваться нашими возможностями разумно. Я спать не могу! Мне кошмары снятся! У меня рука не подымается превращать людей в жаб!
Барский пожал плечами.
—Тогда... —равнодушно сказал он. —Верните женщину мужу, мне верните пиджак... Я хоть не буду по морозу бегать. А вы все забудьте. Будут спрашивать —отрицайте! Как это вы сказали — я не я, и лошадь не моя...
Стеблицкий замялся и тихо объяснил:
—Гм... видите ли... хотелось бы, однако... Ну, вы понимаете? Разумное сочетание личного, так сказать... но и высшие интересы...
Барского странно передернуло, он икнул и сказал брезгливо:
— Не знаю, что вы все крутите вокруг да около... Сразу ясно было, что пиджак этот отнюдь не для добрых дел... —он снова икнул. —Вообще, бросьте ныть, пойдемте ко мне... предадимся, как говорится, разврату... Мне здесь надоело! Ну?
Выкатив глаза, он вдруг закашлялся чуть ли не в лицо Стеблицкому, обдав его запахом перегара и нечищеннх зубов. Олег Петрович с омерзением отстранился.
“Боже, как может ошибаться человек! —с острой жалостью к себе подумал он. —Что я мог найти в этом спившемся фигляре? Как я мог довериться? Жалкий, опустившийся шут!”
Фигляр прокашлялся, сплюнул, высморкался и как-то особенно насмешливо взглянул на Стеблицкого. Этот взгляд взбесил Олега Петровича окончательно.
—Вы что же, полагаете —я могу и далее поддерживать с вами отношения? —стараясь говорить с большим достоинством и гневом, произнес Стеблицкий. —Что я сочту возможным хотя бы на время вернуть вам пиджак? Напрасно надеетесь! Я... гм... ошибался, правда... Но верно говорят — ошибок не следует бояться, их следует исправлять! Что же, я готов ответить! За себя! Но расхлебывать ваши художества —слуга покорный! Тем более не могу допустить, чтобы такой, как вы, творил бесчинства и впредь!
Барский саркастически хохотнул, взглянул на Олега Петровича с большим интересом и, вынудив из пачки последнюю мятую сигарету, с воодушевлением закурил.
— Вот это речь! — воскликнул он, окончательно развеселившись. — В вас сразу чувствуется наставник. Но чем же я вам так особенно не угодил, почтенный вы мой?.. Хотя... стойте! Попробую сам угадать — плохой артист, плохой муж, плохой гражданин... Так, что ли?
—Так! Так! —завопил Стеблицкий, которому уже стало невыносимо чувствовать на себе этот насмешливый взгляд. —Прибавьте еще —фашист, уголовник, и не ошибетесь! Бездарность! Именно! Бездарность ищет прибежище в разврате и грязи! Растлитель вы, гомик!