— Я не мальчик, — сердито сказал Олег Петрович. — И не нуждаюсь в вашей заботе.
— Не поймешь вас... — вздохнул артист.
В безжизненном рассветном пейзаже вдруг обозначилось какое-то движение. Белый с синей полосой автомобиль, лихо пожрав пространство, объехал “Мерседес” и остановился в десяти метрах, выщелкнув из утробы двоих раздраженно-бодрых людей в милицейской форме. Оставив дверцы распахнутыми настежь, милиционеры направились к “Мерседесу”.
—Ну вот, —сказал негромко Барский. —не успеешь заиметь автомобиль, а ГАИ уже тут как тут... — он вздохнул и опустил стекло.
Да, гаишники были уже тут, и светлоглазый румяный сержант небрежно взмахнув рукой у виска, преувеличенно серьезным тоном отрекомендовался:
— Сержант Хрущ! Попрошу документы...
Сержант Хрущ был хватким и разгневанным молодым человеком. Хватким он был всегда, а разгневался сегодня утром, поскольку начальство, которому нечего делать, взбаламученное театром военных действий в столице и поджогом театра на местах, повесило на Хруще экстренное дежурство для предотвращения вероятных диверсий. И теперь Хрущ ни свет ни заря колесит по холодным улицам, вместо того, чтобы наслаждаться теплом и чудным харчем в обществе супруги придурка Пташкина. Баба она, конечно, свежести не первой, но еще вполне ничего, особенно в кулинарном смысле, и вообще понимает, чего нужно мужественному холостяку, несущему нелегкую и отчаянную службу в каменных джунглях.
Слава богу, судьба послала ему этот “Мерседес” без номеров. Весь вид хануриков в салоне кричал о том, что дело здесь нечисто, и уж теперь он, слава богу, отвяжется на всю катушку. Разглядев же на заднем сиденьи полуживого Пташкина, Хрущ возликовал —унизить человека, перед которым виноват — средство от угрызений совести первейшее.
—Документики попрошу! —уже более жестко напомнил он небритому водителю в замурзанном белом пиджаке. Лицо водителя было, вроде бы, знакомо, но не в каком-то особенном смысле, а так, нейтрально знакомо. “Алкаш! —решил он. —Два притона, три привода. Машина, как пить дать, в розыске”.
Алкаш однако не выказывал паники, даже легкого беспокойства не выказывал. Да что там —он даже не полез в свой зачуханный пиджак за документами! Он просто нагло потянулся, как проснувшийся кот, и добродушно сказал:
—Я конечно мог бы подсуетиться насчет документов... Но с похмелья тяжеловато, и я просто скажу вам, не напрягайтесь — нету документов, ребята! — Что же — вообще никаких документов? — как бы удивившись, спросил Хрущ.
— Вообще! — подтвердил Барский. —Видел, Бабин, —обратился сержант к напарнику. —У граждан никаких документов. Придется оформить задержание, верно?
Бабин, являвший собой зеркальное отражение командира — такой же румяный, светлый крепыш — понимающе хмыкнул.
— До выяснения, — согласился он. — Личности. —Какую, на фиг, личность вы хотите выяснить, ребята? —развязно сказал Барский. —Я -артист, мое имя на заборах пишут! А это Пташкин —сержант его знает как родного. А это Олег Петрович — учились, небось, у него... Нехорошо забывать своих учителей!
—Нам мозги пудрить не надо, —хмуро прервал его Хрущ, у которого от самостоятельности Барского опять испортилось настроение. —Что вы —артист, сам вижу. Лишитесь прав за управление в нетрезвом... тогда посмотрим, что запоете... артист!
—Это чем же я управлял? —изумился Барский. —Вы на спидометр взгляните —ноль кэмэ!
А сидеть нетрезвым в машине пока не запрещено, не правда ли? — Видал, Бабин, — с тихой ненавистью сказал Хрущ напарнику. — Гражданин артист у нас, оказывается, законы знает!
—А мы его все равно задержим, —непреклонно сказал Бабин. —Если он артист, то это он,
наверное, театр и поджег! —Да-а-а! —с упоением воскликнул Хрущ и устремил на Барского пронзительный взгляд детектива. — Театр! Ну-ка, что вам известно о поджоге театра?
—Что он сгорел на фиг! —спокойно сказал барский, игнорируя пронзительность сержантсткого взгляда. — Еще будут вопросы? — Будут, будут, — заверил Хрущ. — Чей это автомобиль? — Да, пожалуй, что и ничей... Если сильно нравится, могу подарить. — Мы, гражданин, взяток не берем! — напыщенно сказал Хрущ.
— Ну, и не надо. Тогда мой будет, — кивнул головой Барский.
— Тогда докажите, что он ваш! — быстро потребовал сержант.
Барский пожал плечами.
—С какой стати? Вообще, я устал от ваших притязаний и просил бы оставить нас в покое. Как только появится настоящий компромат — настоящий! Фактический! — милости прошу. А пока — разрешите откланяться.
На протяжении разговора Олег Петрович сидел ни жив ни мертв. Теперь перед ним недвусмысленно забрезжал привод в милицию. Стеблицкий представил себе, как все ахнут, и застонал.
Между тем Хрущ, сбитый с толку упорством Барского, услышал этот стон и приободрился.
—Ну как же вы говорите —оставить в покое? —неожиданно рассудительно обратился он к Барскому, решив доказать этому шебутному, что власть существует отнюдь не за тем, чтобы карать, а, прежде всего, чтобы оберегать. —Когда все товарищи —выпивши. Вот даже стонут от тяжести опьянения... Просто обязаны задержать —для пользы же товарищей... и безопасности движения... Медицинское обслуживание у нас поставлено на уровне... Выйти из машины!!! —вдруг зверски заорал он, окончательно истощив все запасы здравого смысла на этих нагломордых интеллигентов, которые не в состоянии понять простейших вещей.
Объективности ради следует отметить, что грозная команда произвела впечатление на одного Олега Петровича. Его тонкая хрупкая личность мгновенно надломилась и рассыпалась в глубине организма кучкой сухих лучинок, и вместо нее образовался ледяной ветер, немедленно пронизавший Стеблицкого с головы до пят. В немом ужасе он попытался открыть дверцу, но не нашел ручки и стал просто биться в стекло, как заблудшая муха.
—Не гоните волну, Олег Петрович, —укоризненно сказал Барский, оглядываясь через плечо. — Берите пример с прессы! — Пресса мирно спала, прикрывшись шляпой.
В этот момент сержант Хрущ, уставший ждать, сам распахнул злосчастную дверцу, и перепуганный учитель выскочил наружу, испытывая сильнейшее желание поднять руки.
А в следующий момент Барский, тоже уставший от глупых переговоров, сделал мрачноторжественное лицо и членораздельно произнес, глядя на приборную доску:
— Хочу, чтобы эти два милиционера сейчас же стали карликами!
Заклинание сработало мгновенно. Не успел дрожащий Олег Петрович подставить Хрущу свои бока для охлопывания “на предмет стволов и наркотиков”, как вдруг сержант
рванулся куда-то вниз и как бы вглубь, словно махом спущенный воздушный шар, оставив после себя легкое колыхание и сдавленный крик.
Совершенно так же повел себя и милиционер Бабин —крик, мгновенное движение воздуха, и все было кончено.
Сначала ошеломленному Стеблицкому почудилось, что их сдуло ветром. Но, опустив глаза долу, Олег Петровчи почувствовал сильнейший приступ тошноты.
Сержант стоял на прежнем месте и все еще вытягивал руки для произведения досмотра, но теперь он мог претендовать разве что на лодыжки Олега Петровича. Ростом Хрущ стал не более собаки, и его выпученные светлые глаза были направлены как раз в коленки Стеблицкого. Зрелище показалось учителю особенно жутким оттого, что и мундир на сержанте тоже уменьшился, и тот даже после метаморфозы остался кукольно-ладным — в тужурочке с махонькими погончиками, перехваченной тугими белыми ремешками, в аккуратной фуражечке и даже с настоящей бляхой инспектора ГАИ, которая сделалась размерами с октябрятский значок.
С минуту учитель и инспектор смотрели друг на друга как зачарованные, а потом Хрущ неуверенно махнул рукой и схватил Стеблицкого за ткань брюк. Олег Петрович от неожиданности подскочил на месте, едва не стоптав сержанта башмаками. Хрущ шарахнулся в сторону, заголосил тонюсеньким бесконечным воплем и, размахивая руками, побежал куда-то. Крошечный Бабин затравленно огляделся, вскрикнул в унисон и припустил следом, зачастив, зацокав подкованными каблучками. Вскоре их жуткие сказочные фигурки пропали в утреннем тумане.