“Пиджак” — озарило Стеблицкого. — Сделать все, как прежде. Не хочу! Ничего не хочу!”
Он вбежал в спальню. Увы, пиджак уже был сброшен гостьей за кровать, которая была теперь заполнена ее чужим обнаженным телом. Комната плыла у Стеблицкого перед глазами. Вожделение, стыд и страх бурлили в нем, разум мутился, все опять казалось сном.
— Что же вы? — раздраженно сказала Королева. — Раздевайтесь.
Он добросовестно разделся, нервно почесал спину, бочком шагнул к постели.
— Э-э, нет, дорогой, — с хищной усмешкой возразила ослепительно голая Королева. — Только с презервативом!
— Но... — опешил Олег Петрович.
Она брезгливо раздула ноздри.
— У меня в сумочке...
Голый и безумный, он выскочил из спальни, вскрыл, как экзотическую раковину, сумочку и долго рылся среди помад, денежных купюр, ярких коробочек и прочего хлама, холодея от предчувствия, что не сумеет в этом наборе вычленить искомый предмет. Однако усилия его были не напрасны, и он вернулся к партнерше с торжеством и обреченностью античного грека, несущего весть о победе под Марафоном.
Чувствовал себя Олег Петрович ужасно. Грезя, в общем-то, о большой любви, в своих заклинаниях он упирал больше на физиологию, решив, что любовь будет непременно приложением к заказу. Но, может быть, любовь —вообще не прерогатива потусторонних сил. Возможно, это —чисто земное заблуждение, удел зеленых восьмиклассниц и стареющих холостяков.
Во всяком случае, королева не выказывала никакой любви. Более того, она будто мстила Олегу Петровичу за свое бессилие всеми доступными способами —голосом, позой, взглядом. Надеть презерватив для человека, который не насобачился надевать его регулярно, как шляпу, дело вообще щекотливое, а попробуйте проделать это под уничтожающим взглядом женщины! Здесь не поможет и вся сумма знаний, накопленных человечеством с помощью газеты “СПИД-инфо”!
Вскоре Олег Петрович был на грани истерики. Королеву он уже не любил, презервативы ненавидел, а себя считал последним дураком и несчастнейшим существом на земле. Однако, закрыв глаза и бормоча в полузабытьи что-то похожее на “...нет, я не дорожу...”, продолжал свои бесплодные попытки, потому что думал, будто желание дамы — закон.
Дама наблюдала за ним с большим увлечением, даже приподнявшись несколько на кровати и облокотясь щекою о ладонь, ибо подобного зрелища ей не приходилось видеть никогда в жизни — колдун, страдающий половым бессилием.
Внезапный и продолжительный звонок в дверь Олег Петрович воспринял с ликованием двоечника, не чаявшего дождаться большой перемены. Он всплеснул руками, быстро подхватил штаны и поскакал открывать, невзирая на протестующий возглас женщины. В темноте прихожей Олег Петрович почувствовал себя почти счастливым. Едва успев застегнуть штаны, он широко распахнул дверь.
Неосмотрительность своего поступка Стеблицкий понял сразу, едва увидел незнакомый силуэт. Он тут же инстинктивно попытался захлопнуть дверь, опустив даже обычные в таких случаях формальности, вроде “здрасьте, вам, простите, кого”, но был активно оттеснен незнакомцем в глубь прихожей. Затем вспыхнул свет, и Олег Петрович увидел перед собой широкоплечего мужчину в слишком хорошем костюме. От мужчины удушающе пахло дезодорантом.
— Кто вы такой? — волнуясь, спросил Стеблицкий, уже, впрочем, догадываясь.
Мужчина проигнорировал вопрос. Он хмуро и с некоторым недоумением рассматривал Олега Петровича и теснил его все дальше. Они были уже почти в комнате.
— Ты — Стеблицкий? — нетерпеливо спросил незнакомец.
Олег Петрович хотел соврать, но от сильного испуга сказал: “Да”. На лице гостя появилось выражение почти детской обиды.
—Она здесь? —сдавленным голосом спросил он и осекся, заметив на спинке кресла кожаное пальто и распотрошенную сумочку на полу.
— Понимаете... — начал Стеблицкий, все более волнуясь и прикрывая руками обнаженный торс.
И тут же получил по морде.
Удар по морде —в отличие от полового, акт мгновенный. Стеблицкий, как ракета, влетел в комнату, опрокинул стол с закусками и рухнул на пол возле кушетки. Сознание он потерял лишь на какое-то мгновение и сразу пришел в себя. В квартире царила тишина, остро пахло маринадом, а с кушетки, свесив голову, на поверженного хозяина с большим интересом смотрел каракулевый Пушкин.
Олег Петрович чувствовал внутри себя странную пустоту. Ничто не казалось важным, ничто не волновало. Из спальни появилась встревоженная и уже одетая Королева — он равнодушно скользнул по ней взглядом и отвернулся к окну. За окном шел мелкий, едва различимый снег.
Весь мир показался Стеблицкому уютной стеклянной игрушкой, внутри которой ничего не происходит, кроме бесшумного снегопада. Это было почти буддийское просветление. Олег Петрович решил, что больше никогда не встанет и не шевельнет ни единым мускулом.
Но тут началось возвращение. Сначала появились звуки —шаги, позванивание ветра в оконных щелях, тревожный стук сердца, потом заныла, засвербела, заболела голова —вся, от челюсти до темечки, Олега Петровича затошнило, и он с ужасом понял, что получил сотрясение мозга. Он живо представил приезд скорой помощи, озабоченного врача, себя, бледного, погибающего, уносимого на брезентовых носилках, соседей, выглядывающих изо всех дверей и глазеющих даже не на него, а на ослепительно красивую женщину, неизвестно откуда взявшуюся, делегацию коллег, ненавещающих его в больнице и двусмысленно переглядывающихся у него за спиной —он представил все это, и ужас его седлался безразмерным. Стеблицкий закрыл глаза и страшно застонал.
— Что вы стонете? — нервно спросила Королева, усаживаясь в кресле и закуривая сигарету. — Сами все устроили, а теперь стонете... Это я стонать должна!
— Прошу вас — уйдите! — с надрывом сказал Стеблицкий.
—Вот здрасьте! —подняла брови Королева. —Он просит! Как привели —так и уводите... Мне, кстати, некуда идти. В этом городе у меня никого нет. Уже никого.
Она задумалась, хмуря брови и глядя в окно.
Олег Петрович с превеликой осторожностью попытался сесть. К его удивлению, это ему удалось. Кажется, обойдется без скорой, подумал он. Голова, однако, раскалывалась, и не отпускала тошнота. Надо лечь опять, решил Стеблицкий, по-человечески лечь и поспать. Сон — лучшее лекарство.
— Я б хотел забыться и заснуть... — трагически прошептал Олег Петрович.
Королева негодующе фыркнула.
В прихожей послышалось деликатное покашливание, щелчок замка, а затем в комнату неожиданно вошел Переверзев в теплом пальто и бараньей шапке. Он поводил носом и заглядывал во все углы цепким взглядом грибника. Круглые очки его блестели отстраненным цейссовским блеском и быстро запотевали. Переверзев протер их, не снимая, быстрыми движениями пальцев и пояснил:
—Без звонка, Олег Петрович! По той причине, что дверь суть открыта была! А я давеча, как ты заходил, забеспокоился и вот... решил...
Здесь очки его приобрели обычную прозрачность, и Переверзев увидел учиненный в комнате разгром. Он открыл рот и замер.
—Однако... —недоуменно пробормотал он, ощупывая взглядом бледного неодетого приятеля. — Однако! — прибавил он, заметив, наконец, сидящую в кресле женщину.
В полной растерянности он сделал несколько шагов по комнате, пока не наткнулся на лежащего ничком Буратино. Кряхтя, опустился он на колени, бережно поднял куклу и, с усилием выпрямился, продолжил речь, от смущения обращаясь в основном к непутевому отпрыску папы Карло:
— Ты меня не предупредил... Хотя, по законам человеческого общежития... Я еще давеча заметил, что ты будто не в себе...
Олег Петрович слушал, кривясь лицом от боли и досады. Королева хладнокровно докуривала сигарету и, не найдя, куда деть окурок, ловко швырнула его в горку салата на полу. Переверзев, у которого в голове все смешалось, вдруг заговорил со страстностью проповедника —он напомнил о политической ситуации в стране, о долге интеллигенции, о падении нравов, о своем здоровье, и о выборе, который каждый из нас должен сделать.
Он чувствовал, что надо бы уйти, но от неловкости и жгучей загадочности происходящего никак не мог этого сделать, а все говорил и говорил о возрастающей укоризной.