Выслушав точку зрения противной стороны, Дивер мог полностью изменить свое мнение.
Единственное, чего он не мог, так это представить себе, каким образом Рой стал бы оправдывать все то, что по его вине выпало на долю Скарлетт. Все эти душевные муки, воспоминания о которых вновь заставляли ее страдать.
— Понимаю, почему вы до сих пор на слух не переносите имя Ройала.
— Мы уже давно не выступаем под собственной фамилией, — сказала Скарлетт. — Ты знаешь, чего это стоит Маршу? Все думают, что Ройал герой, а с нами в каждом городе, куда мы приезжаем, обращаются так, словно все мы воры, вандалы и прелюбодеи. Однажды кто-то нас даже спросил, мол, не могли бы мы убрать имя Ааль с борта нашего фургона и тем самым защитить репутацию Роя, — она то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. Не так просто было все это рассказывать. — Это чуть было совсем не доконало Марша. Мы ведь и до сих пор получаем на жизнь из благотворительных фондов Церкви. Каждый кусочек нашей пищи получен на складе епископа. Наверное, ты не знаешь, но в прежние времена со склада епископа кормились только те, кто действительно оказался на дне, кто был выброшен на обочину жизни. Те, кто потерпел крах. Мы с Маршем до сих пор ощущаем себя именно такими людьми. Рой не кормится со склада. Теперь перестала это делать и его семья. К тому же Рою не надо, как нам, переезжать из города в город.
Дивер знал, какое испытываешь чувство, когда каждый кусок хлеба, который отправляешь в рот, получен в результате чьей-то благотворительности, когда и жив-то ты лишь благодаря милости, оказанной тебе другими людьми по их доброте сердечной. Неудивительно, что в этой семье гнев все время присутствовал где-то рядом, и чуть что не так, моментально вырывался наружу.
— Во всех этих жалких городишках с нами обращаются самым мерзким образом, и хуже всего то, что мы это вполне заслужили.
— Я так не думаю, — сказал Дивер.
— Иногда мне очень хочется, чтобы Олли сбежал, как это когда-то сделал Рой. Но только прямо сейчас, не дожидаясь, пока у него появится жена и дети, которых он бросит на шею своего брата Тули.
Диверу это показалось несправедливым упреком в адрес Олли, и он почувствовал, что у него хватит смелости сказать об этом прямо.
— Олли много работает. Я был рядом с ним все утро и сам видел.
— Да, да, — сказала Скарлетт. — Я знаю. Он не такой, как Рой. Он старается быть хорошим. Но эта его кривая улыбочка! Он вечно смотрит на нас так, словно все мы выглядим ужасно забавно. Точно так же улыбался и Рой, пока не сбежал. Этой улыбочкой он как бы говорил: «Хоть я сейчас и с вами, но все же я сам по себе».
Дивер тоже обратил внимание на эту улыбку, но он никогда не задумывался над тем, что она может означать. Ему казалось, что Олли чаще всего улыбается, когда его приводят в замешательство действия других членов семьи, или когда он сам пытается проявить дружелюбие. Нельзя винить Олли в том, что когда он улыбается, его лицо напоминает кое-кому лицо Ройала Ааля.
— Олли уже достаточно взрослый, чтобы рассчитывать только на самого себя, — сказал Дивер. — Я в его годы уже пару лет работал водителем грузовика.
Скарлетт недоверчиво посмотрела на Дивера:
— Конечно, Олли уже достаточно взрослый. Но если он уедет, то кто будет заниматься осветительными работами? Кто будет следить за грузовиком? Маршалл, Тули, Кэти и я — что мы знаем, кроме актерского ремесла?
«Неужели она не видит, что противоречит самой себе? — подумал Дивер. — Получалось, что уйти Олли не может, потому что нужен семье, но его собственная мать желает, чтобы он поскорее сбежал, потому что он мог вызвать неприятности, подобные тем, что когда-то вызвал его дядя». Во всем этом напрочь отсутствовал здравый смысл. Насколько Дивер мог судить, Олли не имел ничего общего со своим дядей. Но если его собственная мать считала по-другому, то Олли вряд ли когда-нибудь удастся ее переубедить.
За свою жизнь Дивер повидал немало семей. Так и не прижившись ни в одной из них, он тем не менее видел, как родители обращаются с детьми и как дети относятся к своим родителям. Он лучше других понимал, что такое семейные неурядицы. Каждая семья пыталась их скрыть, делая вид, что все замечательно, но раньше или позже семейные проблемы все равно выходили наружу. Все эти несчастья обрушились на семейство Аалей по вине Ройала, но они не могли переложить на него даже малой толики своих страданий. Но случилось так, что у них был сын, который немного походил на Ройала. Вот здесь-то и вырвалась наружу их давняя семейная проблема. Диверу хотелось узнать, давно ли Скарлетт считает, что Олли похож на своего дядю. Интересно, сам-то Олли хоть краем уха слышал об этом? А может быть, рассердившись, Скарлетт однажды прямо сказала ему об этом: «Ты похож на своего дядю, ты точно такой же, как он!».
Такое навсегда остается в памяти ребенка. Однажды мать семейства, взявшего Дивера на попечение, назвала его вором, и когда оказалось, что ее собственный ребенок украл, а потом продал сахар, она долго извинялась перед Дивером. Но он так этого и не забыл. Между ними возникла стена отчуждения, а через несколько месяцев его взяла на попечение другая семья. Нельзя взять и зачеркнуть то, что однажды было сказано.
Размышляя о людях, которые сначала говорят жестокие слова, а потом не могут забрать их назад, Дивер вспомнил, как утром Маршалл устроил Тули настоящую выволочку. Оказывается, то, что Олли, по мнению его собственной матери, похож на Роя Ааля, вовсе не было единственной проблемой этой семьи.
— Дивер Тиг, мне не следовало рассказывать тебе об этом.
Дивер подумал, что он, наверное, слишком долго молчал.
— Нет, все нормально, — успокоил он Скарлетт.
— Но в тебе все же есть нечто особенное. Ты так уверен в себе.
Об этом Диверу говорили и раньше. Долгое время он считал причиной такого мнения собственную замкнутость. Он редко общался с людьми, а если и делал это, то был не особенно разговорчив.
— Надеюсь, что вы правы, — сказал он.
— А когда матушка Ааль назвала тебя ангелом...
Дивер усмехнулся.
— Я подумала, что может быть сам Господь привел тебя к нам. Или привел нас к тебе. И как раз в тот момент, когда мы так нуждаемся в исцелении. Быть может, сам ты этого и не понимаешь, но не исключено, что ты здесь для того, чтобы сотворить чудо.
Дивер покачал головой.
— Не исключено, что ты можешь творить чудеса, даже не понимая, что делаешь, — она взяла Дивера за руку. В этот момент к ней снова вернулась ее обычная манера из всего делать спектакль. Пытаясь его убедить, она снова стала актрисой. Дивер был рад тому, что так ясно видит различие между ее естественным поведением и актерской игрой. Это означало, что он мог верить тем словам, которые она произнесла, когда находилась в естественном состоянии. — Ах, Дивер, — воскликнула она, — я так боюсь за Олли.
— Боитесь, что он сбежит? Или боитесь, что он не сбежит?
Она перешла на шепот.
— Сама не знаю, чего я хочу. Просто я хочу, чтобы стало лучше.
— Жаль, что я не могу вам помочь. Мне по силам лишь поднять флаг в сцене с Бетси Росс и отремонтировать вентилятор обогревателя.
— Может быть, этого будет вполне достаточно, Дивер Тиг. Возможно, что тебе нужно лишь оставаться тем, кто ты есть. Что, если Господь послал тебя к нам? Так ли уж это невероятно?
Дивер не мог не рассмеяться.
— Господь никогда и никуда меня не посылал.
— Ты хороший человек.
— Откуда вам это знать?
— Достаточно лишь надкусить яблочко, чтобы определить, зрелое оно или нет.
— Я лишь по чистой случайности оказался среди вас.
— Твоя лошадь совершенно случайно умерла в тот самый день, а ты по чистой случайности захватил седло и поэтому вышел на дорогу в нужное время, а у нас были неисправные тормоза и поэтому мы выехали на эту дорогу как раз вовремя. Ты по чистой случайности оказался первым за несколько лет человеком, которому удалось остановить наш грузовик, когда за его рулем Олли. А Кэти совершенно случайно положила на тебя глаз. Все это, конечно, чисто случайное стечение обстоятельств.