— Я по-прежнему думал, что мама довольно скоро их выпустит. Так я тогда думал. Но каждое утро я приносил им завтрак, а забирал коробку из-под обуви и склянку, в которую они мочились. Каждый вечер я приносил им тарелки с обедом. Иногда я слышал, как они разговаривали, а иногда они даже играли. Но это продолжалось совсем недолго. Через некоторое время все это закончилось, и за дверью установилась полная тишина. Лишь когда кто-нибудь из них болел, я слышал частый кашель. Когда перегорела лампочка, я сказал об этом маме, но она не обратила на мои слова никакого внимания. Она лишь посмотрела на меня так, словно впервые услышала о чулане. В конце концов, я уговорил старшего брата заменить лампочку, и пока он этим занимался, я следил за тем, чтобы они не выбежали. Но так было только в тот раз, а потом я сам это делал. Но чтобы заменить лампочку, мне приходилось связывать брату руки и ноги. Когда я пошел в первый класс, то каждое утро перед тем, как идти в школу, я, как и прежде, их кормил и выносил коробку, а вечером приносил им обед. Так продолжалось день за днем, неделю за неделей. Когда я открывал дверь, то чаще всего видел, что брат и сестра просто сидят и не обращают на меня никакого внимания. Они либо смотрели друг на друга, либо вообще ни на что не смотрели. Но время от времени мой брат с криком набрасывался на меня, словно хотел убить. Я сбивал его с ног, захлопывал дверь и запирал замок. Я плохо с ним обращался и злился на него и боялся, что кто-нибудь узнает о том, что я делаю со своим собственным братом и сестрой, что я держу их взаперти в чулане. После того, как старший брат заменил лампочку, никто в нашей семье ни разу их даже не видел. Мама не мыла их тарелки, этим приходилось заниматься мне, после того как все выходили из кухни. Когда они выросли из своей одежды, я попытался тайком принести им кое-что из своей старой одежды. Но мама это заметила. Она стала спрашивать меня: «Куда это делись твои старые штаны? Куда подевалась твоя голубая рубашка?». Я отвечал ей, что все это в чулане. Она строго смотрела на меня и говорила: «Это еще очень хорошая одежда, и если она тебе мала, то мы отдадим ее неимущим». Представляете себе?
— Мы часто отдавали старую одежду на благотворительный базар, — сказал Скотти.
— В общем, они были голые и их кожа стала такой бледной, что они больше походили на призраков. У них были пустые глаза, и они никогда на меня не смотрели, за исключением тех случаев, когда мой брат с воплями бросался на меня. Но всякий раз я захлопывал дверь и запирал ее на замок. Я хотел убить их, я хотел сам умереть, мне все это опротивело. В школе я смотрел на своих одноклассников и понимал, что я хуже любого из них, потому что я держу в чулане своих голых брата и сестру. Но никто из них даже не знал, что у меня есть младший брат и сестра. А я никогда об этом не рассказывал. Я так и не подошел ни к одному из своих учителей. А ведь я мог обратиться к мисс Эрбиссон или миссис Райан и сказать, что у меня дома в чулане сидят взаперти младший брат и сестра и что им было три и два года, когда их туда посадили. Если бы я так поступил, то, может быть, мой брат не стал бы таким безумным, а сестра не разучилась бы ходить. Может быть, их еще успели бы спасти. Но я слишком боялся своей мамы и мне было стыдно рассказывать, какой я ужасный человек, ведь все считали меня отличным парнем.
На некоторое время он умолк.
— Они так и не выбрались оттуда? — спросил Скотти.
— Выбрались, когда я учился в седьмом классе. Тогда я готовил сообщение о нацистской Германии и концентрационных лагерях. Я прочитал о пытках, которые там применялись. И я подумал, что сам занимаюсь тем же самым. Я понял, что я нацист. А еще я прочитал, что все эти нацисты потом говорили одно и то же: мол, они только выполняли чужие приказы. Но ведь и я делал то же самое: я тоже выполнял чужие приказы. А потом я узнал, что после войны их судили, всех этих нацистов, за их дела, приговорили к смертной казни. И тогда я понял, что все это относится и ко мне. Я понял, что заслуживаю смерти и что мои родители тоже заслуживают смерти, а младший брат и сестра заслуживают свободы. Они заслуживали того, чтобы и к ним, наконец, пришел день освобождения. И вот однажды днем, когда мой младший брат с ненавистью в глазах набросился на меня, я не стал сбивать его с ног. Я лишь отошел в сторону, и он пронесся мимо меня. Выбежав из чулана, он стал озираться по сторонам, словно впервые увидел прихожую. И тогда я догадался, что он просто все забыл. Потом он сел на верхнюю ступеньку и съехал по лестнице вниз, точь-в-точь, как это делал, когда был маленьким. И я понял, что он разучился спускаться по лестнице. И тогда я вдруг подумал, что он наверняка пойдет на кухню, а мама обязательно увидит его и рассердится. Я очень испугался и решил его поймать и отвести обратно в чулан. Я боялся, что иначе мама меня просто убьет. И я побежал за ним вниз. Но он не пошел на кухню, а выбежал прямо на улицу. Он был совершенно голый, и мне в голову не приходило, что он это сделает. Но его не смущала нагота, потому что он семь лет обходился без одежды. Словно какой-то пришелец из космоса, брат с дикими воплями бежал по улице, а я бежал вслед за ним. Мне нужно было позвать его, крикнуть ему, чтобы он остановился, но я не мог это сделать.
— А почему? — спросил Мик.
— Я забыл, как его зовут, — сказал брат Тиг и зарыдал. — Я не смог вспомнить его имени.
Лишь когда брат Тиг разрыдался, закрывая лицо руками, словно маленький ребенок, Мик заметил сестру Монк и брата Дивера, которые, видимо, уже давно подошли к ним и слушали брата Тига. Наверное, они слышали всю историю. Сестра Монк подошла поближе, опустилась на колени и обняла брата Тига, так, чтобы он мог выплакаться у нее на груди. Брат Дивер склонил голову, как делал, когда молился, но на этот раз он молился мысленно. Скотти это заметил и тоже склонил голову, но не услышав молитвы, поднял голову и посмотрел на Мика.
Мик находился в полном замешательстве, настолько его потрясла эта ужасная история, весь этот кошмар, что случился с потерявшими рассудок братом и сестрой брата Тига. Мик никогда не слышал, чтобы кто-нибудь разучился ходить или спускаться по лестнице, или забыл имя собственного брата. Когда Мик попытался представить себе, что кто-то запер Скотти в чулане и не выпускает его оттуда, он подумал, что убил бы того, кто это сделал. Но потом он попытался представить себе, что он сделал бы, если бы его собственная мать держала бы Скотти взаперти. Как бы он тогда поступил? Его мама никогда не делала ничего подобного, но что, если бы она это сделала?