Что, разве он был неправ? Хотя мы тогда еще не знали, что делается на склонах Крушных гор, все равно Красная Армия с самого начала стояла за нас, это Экснер сказал верно.
Услышав о Красной Армии, нацисты сразу образумились, немецкие танки дали задний ход и с грохотом, с ревом моторов и скрежетом гусениц стали разворачиваться, чтобы идти обратно.
Когда русый, синеглазый Карел Главса, председатель революционного заводского комитета завода Авиа, после утреннего совещания в механическом цехе, где распределяли обязанности, на минуту забежал домой перекусить, он услыхал призыв чешского радио о помощи и сказал себе: «Черт подери, какая же это горячая голова начала там заваруху? Ведь еще не время».
— Мама, каша еще горячая, — обратился Карел к жене, отодвигая тарелку. — Я не стану ждать, пока она остынет.
И побежал сломя голову на завод.
Многие рабочие в последний раз пообедали дома в субботу днем и с тех пор не возвращались с заводов.
Кашлик еще с вечера принял нужные меры: молодую жену, которая ждала ребенка, он отвез к матери в Саталице. Он очень любил Ярушку и опасался, что она станет уговаривать его не уходить из дому. Он бы все равно не поддался, но все же для них обоих лучше, чтобы жены в это время не было дома.
Местечко Чаковице, где находится завод Авиа, лежит севернее Праги, между двумя шоссе — на Мельник и на Терезин. В годы протектората оба эти шоссе приобрели мрачную славу: по одному из них возили осужденных на смерть на полигон в Кобылисы, по другому гестаповская «особая команда» ездила на расправу в Терезин. Это край зеленых равнин, где струится чистый воздух аэродрома в Кбелах. Там-то и разыгрались драматические события.
Завод Авиа был передовым предприятием: с первых дней существования протектората там действовала хорошо организованная подпольная группа антифашистов. Люди были разделены на тройки, которые даже не знали друг о друге и лишь иногда, случайно, ощупью, обнаруживали одна другую. С месяц назад к Карелу пришел товарищ из руководства партии. «Вот что, — сказал он, — о вашей работе нам известно. Вам пора наладить связь с профсоюзами, чтобы вас стало побольше. А ты, Карел, возьмешь на себя руководство всей организацией».
Карел отказывался. Не потому, что он боялся, — все равно он с самого начала принимал участие в подпольной борьбе, — но ведь какая ответственность! Карел не знал, как взяться за дело. «Завтра к утру решу», — сказал он. Такой уж был характер у этого человека, ничего он не делал с маху, обо всем должен был сначала поразмыслить. Но уж если раскачается — не отступится ни за что. Утром Карел сказал, что согласен, и они начали готовиться.
В субботу, как только Карел вернулся на завод, пришла хорошая весть: гитлеровская военная охрана кирпичного завода в Пакомержице, где находился немецкий склад боеприпасов, состоявшая сплошь из австрийцев, через пожарных передала рабочему комитету завода Авиа, что готова сдаться, если ей дадут штатскую одежду. Вот это был подарочек для товарища Свозила, военного командира рабочей дружины Авиа! Расставив у себя часовых, дружинники отправились на кирпичный завод.
Пленные австрийцы отдали ключи, и Карел отпер склад. Это была просто сокровищница! Глядишь — и дыхание захватывает! В течение шести лет рабства чехи не держали винтовки в руках, изголодались, истосковались по оружию. Шесть лет без оружия! Сейчас мужчины упивались прикосновением к стали. Каждый тянулся пощупать оружие, каждому хотелось подержать его. Все сразу почувствовали себя уверенней. Но только так не годится, ребята. Свозил начал наводить порядок. Оружие должно попасть в умелые руки, иначе от него не будет толку. Правда, большинство рабочих побывало в армии. Но за шесть лет можно и отвыкнуть, а кроме того, за это время появились новые образцы. Какой толк от пулемета или фаустпатрона, если не уметь с ними обращаться? Ладно, пленные австрийцы научат! И надо позаботиться, чтобы ружья не достались таким людям, которые отнесут их домой и спрячут под матрас. Вооружиться нужно до зарезу, каждый пистолет на счету. Ребята с Авиа поделились с рабочими Буловки, отвезли оружие и в Прагу.
Потом они поехали на помощь Летову. Этому заводу приходилось туго от многочисленной и отлично вооруженной немецкой команды. На других заводах команды сдавались, а эта прямо-таки когтями вцепилась. Соединенными усилиями рабочих Авиа и Летова немцев выгнали с завода, но вскоре они снова вернулись. На Летове у них было отличное жилье и большие запасы продовольствия, с которыми им особенно не хотелось расставаться. Засели в бомбоубежище и не уходят ни в какую! Рабочие заняли нижний этаж, а противник перебрался в башню. С автоматами в руках рабочие осторожно ползли к винтовой лестнице. Откроешь люк — и бог весть что тебя там ждет…
Необстрелянные новички вначале просто боялись, хоть и старались не показать виду. Но потом они, как говорится, принюхались к пороху, и боевой дух у них поднялся. Товарищ Свозил был хороший командир и быстро научил их владеть оружием.
Боевая дружина с завода Авиа помогла не только Летову; повоевала она и под Ладви.
За полигоном, где нацисты расстреляли Елену Гамзову, тянется по склону холма чудесная Дяблицкая роща. В мирное время туда по воскресеньям отправлялись отдыхать семьи рабочих и трамвайщиков из Либени, Кобылис и Дяблиц; расставив бутылки с пивом, разложив крутые яйца, усаживались они с шитьем или газетой под веселыми лиственницами, строгими буками и светлыми березами. В траве копошились ребятишки с измазанными ежевикой мордочками… И вот теперь женщины с детьми, в страхе перед нацистами, устремились к этому лесу. Ясное дело: их привлекал туда чехословацкий флаг на наблюдательной вышке. Но это была хитрость гитлеровцев: занимая выгодную высоту, они нарочно подняли этот флаг, чтобы их там никто не трогал. Нацисты прятались в лесу, а несчастные женщины и дети бежали туда и попадали прямо под пули. Сколько крови там пролилось! У самой Дяблицкой рощи обрыв и каменоломня… Эх, лучше и не рассказывать! На Ладви фашисты творили свои кровавые дела, ох, и звери!
Услыхав о том, что происходит в Дяблицах, дружинники с Авиа поспешили на выручку женщинам. Гитлеровцы оборудовали пулеметное гнездо на скале, где стоит старый каменный стол и чугунный крест, и хорошо пристрелялись на местности. Как только парни с Авиа появились на опушке, пятерых из них скосила пулеметная очередь. Лойзика ранило в ногу. Зеленка взвалил его на плечи, как мешок, и потащил обратно к машине. Вдруг снова огонь.
— Пусти меня, — прошипел Лойзик. — Ложись в траву! Да сбрось же меня, осел!
Он боялся, что Зеленку подстрелят.
Зеленка положил товарища на землю, сам залег рядом. Когда стрельба прекратилась, он снова встал и, крякнув, взвалил раненого на плечи. Тот был тяжеленек — здоровый детина. И снова: тра-та-та! «Пусти меня!» Тра-та-та! «Оставь меня и сматывайся, дубина!» Так они и ругались все время. Лойзик бранил Зеленку, а тот поднимал Лойзика, нес его, опускал на землю, опять с трудом поднимал и наконец доставил в безопасное место.
Хотя наших ребят и оттеснили с Ладви, рук они не опустили. Выкатив вручную вагон, стоявший на заводской ветке, на железнодорожные пути, они прицепили его к маневровому паровозу и разъезжали, обстреливая гитлеровцев, а потом, подучившись, начали палить и из пушки по Кбелскому аэродрому. Своими боевыми действиями они сбили с толку нацистов; те решили, что на заводе Авиа гораздо больше восставших, чем их было на самом деле, и не отважились напасть на завод.
А тем временем господа из бывшей дирекции завода сидели во втором этаже, выпивали, резались в карты и пытались из окна руководить боевыми действиями рабочей дружины. Можно было бы посмеяться, если бы это не вызывало возмущения.
Корпуса цехов и ангары были в руках рабочих, которые расставили пулеметы на зеленом поле заводского аэродрома и оттуда вели огонь. Над заводом летал немецкий наблюдательный самолет «аист». Он сбросил связки гранат около котельной.
Перед тем как начать орудийный обстрел кбелских казарм, светловолосый председатель комитета распределил людей.
— Дети есть?
— Трое.
— Останешься здесь. А у тебя?