— Кризис! — коротко ответил он.
Тогда это было новое слово. Антенна произнес его с французским прононсом, выражая этим и констатацию факта, и отношение к нему.
— Ты в это тоже веришь? — проронил Ондржей чуточку спесивым тоном казмаровца.
— Послушай, — удивился Францек, — ты что, с луны свалился?
— Я приехал из Ул.
Францек переменил тему разговора, решив, видимо, не тратить больше слов зря.
— Ну, как поживает Лидушка Горынкова? — Он принял былой приятельский тон. — Все еще так же хороша?
— Спасибо, хорошо поживает, — многозначительно и чуточку по-хозяйски ответил Ондржей, сдерживая самодовольную улыбку. — А ты как?
Францек по-актерски поднял брови.
— Работал тут у Латмана, в красильне. Только что вернули мне документ, еще теплый, можешь попробовать.
Ондржей стоял ошеломленный.
— Нас ждут, Францек, — положив ему руку на плечо, сказал человек с задумчивым лицом, который во время разговора стоял в стороне и молчал.
Но Францек был такой же балагур, как и прежде.
— Да, друже, кунштюки, как у вас на Первое мая, мне тут не разрешают. Здесь классовая дисциплина! Поланский, — он показал на своего спутника, — держит меня в ежовых рукавицах. Крепкий хозяин. Куда против него Казмару!
На суровом лице его спутника появилась улыбка.
— Так вы, значит, Поланский, из дома, где живут Гамзы? — воскликнул Ондржей и сообщил Поланскому, кто он и куда идет. — А я все на вас смотрю и не могу решить, вы это или нет.
— Поланских в нашем краю как собак нерезаных, — сказал рабочий. — Но я, верно, тот самый Поланский. Мне ваше лицо тоже показалось знакомым. Если вы идете к нам, скажите там, что нас обманули и закрыли фабрику, чтобы заставить нас уступить. Но это не поможет. Моя старуха пусть меня раньше вечера не ждет: в пять у нас переговоры с хозяевами, а потом сами будем совещаться, на это уйдет время.
Ондржей задал ему вопрос, в Нехлебах ли сейчас Гамзы. Поланский на ходу обернулся и ответил: да. Затем он и Францек ушли к товарищам, в сторону фабрики.
Домики под толевыми крышами долго тянулись вдоль дороги. Белоголовые девочки нянчили братишек и глядели вслед прохожему грустными синими глазами. Куры рылись в рыжей прошлогодней траве. Остатки грязного снега виднелись на поросших густым лесом косогорах. Старухи с вязанками хвороста на спине выходили из лесу и шли к бедному городу. Рабочий в желтых очках бил молотком на дороге щебень. Воздух был холодный, земля еще не проснулась от зимней спячки.
Ондржей еще в поезде слышал жалобы на безработицу, тема эта заполняла газеты. Надвигалось большое бедствие, подобное войне, эпидемии, параличу. Нет, Ондржей не хотел ничего знать об этом, он квалифицированный рабочий, ему во всем везет, зачем задумываться?
У Лиды Горынковой вернулся из Америки дядя. Странный он был, этот американский дядюшка. Вошел к ним в дом вечером, чтобы не увидели соседи, этакий застенчивый пожилой человек со свертком в руке. Багаж, мол, придет позднее. В кармане у человека оставалось несколько центов и французских су. В улецком банке только посмеялись над этой мелочью, и «американец» подарил ее на память младшему брату Лидки. Мальчику больше всего понравилась монета в двадцать пять сантимов с дырочкой. Лидка выстирала дяде рубашки и воротнички, которые он привез завернутыми в английские газеты, и вместе со всеми родичами разглядывала под лампой фотографию незнакомой американской тети и двух хорошеньких мальчиков. Кроме этой фотографии и никелированных часов, ничего не привез с собой застенчивый человек с голубыми глазами на загорелом лице. А багаж все не шел, багажа все не было. Вы ведь знаете старого Горынека, какой это добряк. Сердитый он бывает, только когда его мучает нога, которая обгорела у него во время пожара в тринадцатом цехе. Но на приехавшего младшего брата он косился: не совершил ли тот какого проступка в Америке; похоже, что его выслали оттуда по этапу. Горынек — «американец» — попытался объяснить ему, в чем дело. Он говорил с трудом и на каком-то странном языке: чешский он позабыл, а английского не выучил как следует. За океаном живется плохо, нет бизнеса, заработков никаких, образованные люди и разорившиеся богачи попали в ряды безработных, продают яблоки перед биржей, джоба[47] не найдешь, иностранцев увольняют и на шипах[48] отправляют на родину. Вот и ему пришлось вернуться в Европу в поисках работы, оставив в Чикаго жену и своих бойз.[49] И он нашел работу у Казмара. Правда, в Америке он был столяром на электрозаводе, был у него загородный домик и фордик, а сейчас работает землекопом на улецком шоссе. Но и это лучше, чем ничего.