Но ход истории ни в школе, ни в городе нашей учительнице остановить не удалось. Городские оркестры- военный(местного гарнизона), пожарный и гимназический- всюду играли «Отречёмся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу» и «Варшавянку».Непонятно, когда музыканты успели без нот разучить эти позавчера еще запрещенные песни.Горожане ходили с красными бантами на груди и поздравляли друг друга с низвержение самодержавия. Рассказывали, что кто-то поздравил полицейского надзирателя Киселёва, изящного, моложавого, очень похожего в серо-голубой шинели на своих красивых сыновей –гимназистов (с младшим я через год попал в один класс) Звякнув шпорами, Киселёв чётко ответил:
-Воистину воскресе!
Ответ был явно дерзкий, ибо шла всего третья неделя поста и до пасхи было далеко. Горожане вообще удивлялись, как это надзиратель решается в форме ходить по улицам, когда в газетах пишут, что а Петрограде полицейских бьют или топят.
А в семье учительницы произошла беда. Чтобы не видеть, не слышать манифестации ( так называли когда-то демонстрацию), которая с красными флагами и оркестром пройдет мимо школы на Верхнюю площадь, учительница закрыла свою комнату и убежала куда глаза глядят; в комнате осталась глухая параличная мать. Старуха вздумала поставить самовар, неосторожно заронила огонь и сгорела заживо, прежде чем успели заметить и потушить пожар. Должен сказать, что котельничане, независимо от взглядов и убеждений, жалели учительницу, а мы, школьники, были просто потрясены. Какое-то время учительница была не в себе, но вскоре выздоровела и стала обычным, даже примерным педагогом…
И все же меня перевели осенью в другое училище, так называемое, городское начальное. Там я сразу же простудился и учился уже на дому- на дому у Калерии Николаевны, которая стала самой любимой моей учительницей за все школьные годы. С увлечением я ходил к ней на уроки, и мне легко давались самые скучные вещи, вроде десятичных дробей или процентов. Спокойная, добрая, красивая, крупная, с густыми длинными волосами- когда она их расчесывала – они падали чуть не до пят, -Калерия Николаевна меня словно околдовывала. В годы войны она приехала с пятилетним сыном Юрой из Петрограда,- почему именно в Котельнич- не знаю, но что они петроградцы- мне очень нравилось. Её муж, высокий сухопарый учитель, однажды при мне навестил семью, и я с ним познакомился,- это, по правде сказать, не доставило мне ни малейшего удовольствия. Я даже не радовался внезапно объявленным по случаю его приезда недельным каникулам. Уж не ревновал ли я к нему Калерию Николаевну!? Трудно сейчас разобраться в тогдашних ребячьих чувствах.
Жила Калерия Николаевна в нагорной части города, как раз против дома моих старых тетушек; ходил я к ней вечером, днем она преподавала в училище. Путь пролегал сперва по центральным кварталам, но я быстро сворачивал на заштатную Третью улицу- без гостиного двора, магазинов и почти без встречных прохожих. Там мне было вольготней подпинывать перед собой в гору, а обратно- с горы замерзшее конское яблоко, - дело происходило, как я сказал, зимой.
Странновато, конечно, сочетание этой вполне нормальной для уездного мальчишки забавы с замечаемыми мной переменами на улицах. Город как-то притих, освещенные прежде по вечерам окна магазинов погасли, хозяева редко показывались из своих домов. Зато вдруг появились в столь сухопутном, далеком от всех морских границ городке военные моряки. В заправских бушлатах, в бескозырках с ленточками, они не маршировали, не ходили отрядом, с винтовками за плечами, но порядок сразу же навели. Прекратились грабежи, воровство,- говорят, что их командир(по фамилии Журба) приказал собрать на Верхней площади на берегу Вятки, выловленных громил и воров и расстрелять их через одного, остальных выгнал из города. Может, это был слух, сотворенная обывателями легенда, но я на этих матросов глядел с острым любопытством и удивился, когда у одного из них блеснул золотой зуб. Я и сейчас не знаю, был это анархистский или большевистский отряд,- знаю только, что уком РКП(б) организовался в Котельниче позднее, уже весной. Вообще, в отличие от Февральской, Октябрьская революция пришла к нам не громко и не парадно: незаметно оказались в другой эре! Вот первую годовщину Октября, помню, отпраздновали уже приметно: митинг на Верхней площади, знамена и лозунги; класc мы украсили гирляндами из еловых и пихтовых ветвей. Но все это еще лишь предстояло, равно как и долгие годы гражданской войны, плотную подступившей к Котельничу, хотя так до него и не дошедшей.