По заросшим травой длинным улицам хожу через весь город к родственникам: папина сестра Мария Николаевна замужем за заводским мастером Алексеем Ивановичем Бердниковым, у них четверо детей. Близко сдружиться мы не успели, но несколько раз я у них побывал. Запомнился стоявший в их дворе грузовик; в Котельниче автомобилей тогда еще не было, и я на этот грузовик с удовольствием лазал, «управлял» рулем. Годы спустя, когда слышал и читал об Октябре в Петрограде, о революционных грузовиках, ощетинившихся вооруженными солдатами и матросами, всегда представлял себе именно этот ижевский грузовик. Почему он стоял во воре у Бердниковых- не знаю.
Гораздо туманнее помню берег пруда и вдали, у плотины завод, дымящие трубы.Через семнадцать лет побывал на таком же старинном, но уральском заводе, в Нижнем Тагиле.
Обратный путь – из Ижевска в Котельнич- принес больше впечатлений, чем из Котельнича в Ижевск, может быть, потому, что я научился уже наблюдать, замечать, чуть повзрослел за лето. Время было военное, шумливое, многолюдное, поезда и вокзалы набиты битком, но из Перми домой мы ехали несравнимо удобнее: сидя на скамьях в вагоне третьего класса, а не стоя в коридоре второго класса. С продуктами было уже неважно, но, помню, я все же удивился, когда какой-то офицер угостил меня ломтем черного, очень черствого хлеба, намазанного медом: как видно, он считал это редким лакомством, тогда как и дома и в Ижевске еще н начали подголадывать.
Но ярче всего мне запомнилось начало пути – от Ижевска до Гальян. Нас провожал папин молодой сослуживец, очень славный, с которым за это лето мы подружились.Он подарил мне несколько книг, которые, как ни странно тоже, у меня сохранились: «Король и инфант» Алтаева, «Из жизни великих и славных людей» Соловьева-Несмелого, «Путешествие по воздуху» Тиссандье и Фламмариона и «Путевые очерки о Волге» Вас.Ив. Немировича- Данченко.
В Гальянах- пристань на Каме- нам предстояло сесть а пароход и совершить приятное, но короткое путешествие по этой красивой мрачноватой реке до Перми, обмениваясь гудками со встречными пароходами, принадлежащими фирмам «Кавказ и Меркурий», «Самолет» и «Товарищество Любимовых». Наш пароход принадлежал «Братьям Любимовым», название его я забыл, его заслонило название одного из встречных пароходов: «Анна Федоровна Любимова»,- меня поразила эта семейственность.
Но еще больше запомнился сухопутный железнодорожный путь до Гальян. Он был совсем короткий, всего сорок верст, но, что самое удивительное, узкоколейный. Это во время большой- то войны, на которую работал Ижевский артиллерийский и ружейный завод! На этом сорокаверстном участке все время происходили какие-то железнодорожные неприятности, не обошлось без них и тогда. Наш вагон оказался первым от паровоза, площадка была открыта прямо на тендер, там загорелись дрова, и пламя сразу же перекинулось в наш вагон. Вдоль вагонов снаружи тянулась на паровоз веревка к сигнальному колоколу (как у американских поездов, уже знакомых мне по журналу «Вокруг света».), пассажиры принялись исступленно за нее дергать, поезд остановился, пожар быстро потушили,, но испуг, говорят, был большой. Почему- говорят? Потому что я не успел испугаться, -было интересно и только. А вообще- эта узкоколейка и подвижной состав- все держалось на честном слове.
Ехали мы не слишком резво, и можно было из окна рассмотреть почерневшие от времени и непогод скирды хлеба, стоящие на межах между полями. Папа мне объяснил, что у местных крестьян, вотяков, существует обычай- хранить необмолоченный хлеб в поле, в скирдах, поставленные на большие камни,- мыши боятся холодных камней и не трогают зерно. Так и стоят эти заветные скирды: сын наследует их от отца, отец унаследовал то деда- берегут на черный день.
В Ижевске, нынешнем центре Удмуртской республики, папа жил и работал еще полтора года. Папин молодой сослуживец, подаривший мне книги, вскоре после отъезда папы погиб: был застрелен случайно в уличной перестрелке, когда власть в этих местах переходила часто от одних к другим. Эсеры- максималисты пытались устроить бунт еще при папе. Он рассказывал с юмором, как однажды мылся в маленькой бревенчатой баньке, принадлежавшей нашим хозяевам и стоявшей в их огороде; вдруг за стенкой затрещал пулемет, послышалась ответная стрельба- значит, уже по баньке… Отец только что намылился и с минуту сидел с закрытыми глазами, чтоб не попало мыло, -не мог решить- продолжать ли мыться или, наскоро одевшись, убраться подобру-поздорову. Но тут пулемет перетащили на другую позицию и мытье кончилось благополучно.