В палатке одни пьют чай, другие уже устраиваются на ночь. Разговаривать никому не хочется. Во всей бригаде один только лежебока Кэнири нисколько не огорчен неприятным происшествием. Ему все равно, где спать — лишь бы спать, а не работать. Но, делая вид, что он тоже озабочен, Кэнири говорит:
— Из тебя, Инрын, моторист, как из моего пальца — корабельная мачта.
— Не трогай Инрына, — строго предупреждает Кымын.
Сквозь парусину палатки слышится похрустывание гальки. Кто-то идет.
— Развяжите-ка вход.
Русский парень — светловолосый, с «веселыми глазами — пригнувшись, забирается в палатку. Под расстегнутым пиджаком видна нарядная голубая рубашка, ворот которой широко раскрыт: какое значение имеет погода для того, у кого из-под ворота виднеется морская тельняшка
— Товарищу Кымыну радиограмма. Тэнмав просил передать.
Кымын берет сложенный вчетверо листок бу— маги, разворачивает, читает сначала про себя, по— \ том вслух:
«Сделайте все возможное, чтобы скорее приехать. Послезавтра назначен выезд всего колхоза на лежбище моржей. Вамче»… Слышали?
— Слышали, — отзывается Кэнири, укладываясь спать. — Вамче хочет, чтоб мы на веслах доехали.
— На веслах в такую волну не доберешься, — говорит парень в голубой рубашке, не поняв, что Кэнири пытается иронизировать.
— Сделаем так, — медленно произносит бригадир и на минутку умолкает, раздумывая, как именно следует поступить. — Вот как сделаем. Если утром Инрын сумеет починить мотор — хорошо. Если не сумеет, — оставим Инрына тут с вельботом, а сами. напрямик пойдем, через горы. Часть горючего и учебников на себе понесем.
— Правильно, — говорит охотник Онна. — Книжек два пакета возьмем. Горючее в бидоны разольем. Надо у Тэнмава еще один бидон попросить. Так и донесем.
Охотники кивают головами: кажется, выход найден, хоть и нелегкий выход. Только у Кэнири глаза становятся такими скучными, будто у него заныли зубы. Он говорит:
— Ну, хорошо. Часть груза мы, может быть, донесем. А сами на что мы там нужны без вельбота? На чем охотиться поедем? Пешком в море не выйдешь. Мы там с исправным вельботом нужны.
Если Кэнири изредка и скажет правду, так это обязательно какая-нибудь неприятная правда.
—. Может, вы пойдете через юры, а я мотор починю, — говорит Инрын. — Я тогда раньше вас домой вернусь.
— А если не сумеешь починить? — осторожно спрашивает Кэнири.
— «Если, если» Ты со своим «если» так бы и валялся тут кверху пузом Может, ты что-нибудь предложишь?
Наступает молчание. Предлагать что-нибудь лучшее, чем придумал бригадир, Кэнири и не собирался. Просто ему очень не хочется идти пешком через горы да еще с тяжелым грузом.
Русский парень посматривает на часы, потом вдруг говорит, махнув рукой:
— Ладно, давайте поглядим, что у вас с мотором случилось. Я на маяке механиком работаю. Мы бы с вашим мотористом взяли мотор на маяк — там, в мастерской, и поглядели бы. Авось исправим. Не возражаете, товарищ Кымын?
— Конечно От всего колхоза спасибо скажу
Инрын и механик поднимаются по узенькой тропке на вершину холма. На плече у Инрына мотор. Подниматься с такой ношей по крутой тропке, да еще в темноте — даже крепкому, двадцатилетнему Инрыну нелегко. Он спотыкается.
— Давай я понесу, — предлагает механик. — Я на этом холме уже каждую кочку изучил.
— Нет, ничего. Донесу.
— Ну, тогда давай отдохнем.
Механик бережно снимает мотор с плеча своего спутника. Они садятся на камни. Инрын смотрит на вершину холма, где вспыхивает, гаснет и снова вспыхивает обращенный к морю луч маяка. А механик смотрит вниз, где километрах в трех видны огоньки ближайшего стойбища.
— Ты здесь недавно? — спрашивает Инрын.
— Еще и полугода нету. Конечно, срок небольшой. Но в таких населенных пунктах, как наш маяк да ближнее стойбище, освоиться нетрудно. Я тут не только всех охотников знаю — с каждым школьником лично, можно сказать, знаком.
Механик вынимает коробку папирос и продолжает:
— Пора, кстати, и нам с тобой познакомиться. Меня Анатолием звать.
— А меня — Инрын.
— Слышал. Куришь?
Они закуривают. При свете спички Инрын видит, что Анатолий улыбается чему-то.
— Послушай-ка, моторист, есть у тебя невеста?
— Что? — переспрашивает Инрын, смущенный неожиданным вопросом.
— Невеста, спрашиваю, есть? Ну, дружишь с какой-нибудь девушкой, гуляешь?
— А зачем тебе?
— Ишь ты, смутился, словно красная девица. Нельзя разве спросить?
Другому встреченному впервые человеку Инрын, наверно, не стал бы рассказывать о таких вещах. Но Анатолий ему нравится чем-то. Да и спрашивает он совсем просто, по-товарищески. Парень, должно быть, хороший, насмешничать по такому поводу не будет…
— Есть у меня невеста. Только гулятъ нам с ней не приходится. Она теперь далеко, в Хабаровске. Учиться уехала. А почему ты спросил?
— Видишь ли… Нет, я тебе потом объясню. Пошли
Анатолий рывком поднимает мотор, кладет его себе на плечо и идет вверх по тропинке.
— Постой Что ты Давай я возьму
— Нет* уж, браток. Теперь моя очередь. Не хотел сам отдать, так я тебя обхитрил.
В мастерской маяка ярко светит электричество. Станки и инструменты сверкают. Видно, хозяин здесь аккуратный.
— Светло — жмурясь, говорит Инрын.
— Еще бы Ведь мы даже целое море освещаем. Что ж самим-то в потемках сидеть Ну-ка, поглядим, в чем у нас тут загвоздка…
Часа через полтора, дважды перебрав мотор, но все еще не обнаружив «загвоздки», Анатолий говорит:
— Ничего не понимаю. Никакой поломки не видно, а не заводится. Давай отдохнем минут десять. Объявляю перекур.
Анатолий давно уже снял с себя не только пиджак и нарядную голубую рубаху, но и полосатую тельняшку. Теперь он сидит на полу голый по пояс и почти такой же черный от мазута, как Инрын.
— Тебе, браток, приходилось в здешнем стойбище бывать?
— Нет.
— Живет здесь одна девушка. Учительницей работает. Ну, как бы это сказать, приглянулись мы друг Другу. В ноябре, m праздники, думаем свадьбу сыграть. Приезжай, гостем будешь.
— Приеду. Раз на свадьбу зовешь, обязательно приеду.
— Решено… Такое, понимаешь, на меня нашло — не могу по вечерам на маяке усидеть. Как работу кончаю, так сразу помоюсь, переоденусь и — в школу, к учительнице своей.
— Понятно, — смеется Инрын.
— Что понятно? Чего это тебя смех разбирает?
— Понял теперь, почему ты со всеми школьниками знаком
Анатолий тоже весело хохочет и, схватив Ин-рына за плечи, пытается положить его на лопатки. Бороться очень неудобно, — оба держат в зубах папиросы и старательно отворачиваются, чтобы не обжечь друг друга. Повозившись несколько минут, они садятся и шумно отдуваются.
— Верно, Инрын. Правильно догадался. Через учительницу я и с ребятами подружился. Вместе с ними школу к учебному году готовил. Окна стеклили. Здесь, в мастерской сделал им фонарь для диапозитивов. Нина — невесту мою Ниной звать — сама мне чертежики для этого фонаря начертила. А теперь О'на взялась за десятый класс меня подготовить. Хочу в будущем году в заочный институт поступить. Каждый вечер занимаемся.
— Что же ты сегодня не пошел?
— Пошел, да не дошел. Только собрался к Нине, а Тэнмав говорит: «Занеси по дороге радиограмму Кымыну. Под холмом его вельбот стоит». Ну, а дальше ты сам знаешь.
— Так это значит — из-за меня? Подожди, Анатолий… Может, еще не поздно? Может, пойдешь, а? Ты иди, я как-нибудь сам…
— Куда ты меня посылаешь, чудак человек? Ты погляди-ка на часы — ночь уже. Нина, небось, ждала-ждала, да и спать легла… Ну, время перекур кончать.
— Нет, как же это все-таки…
— Да ты, Инрын, не тревожься. Она у меня не такая, не вертушка какая-нибудь. Должна понять, что значит товарищеская выручка. Нас на корабле так учили: «Сам погибай, а товарища выручай». По-суворовски.