А еще есть такое правило: нельзя людей к себе привязывать. Слава тебе, Господи, я здесь уже 20 лет, но завтра здесь меня уже нет, а люди привыкли; вот этой привычки нельзя создавать. Человек приходит ко Христу, вот это должна быть привычка, а к кому он подошел из нас, не имеет значения. У меня есть люди, с которыми у меня, скажем так, хорошие отношения. Но я не могу, я не должен считать их родственниками, потому что тогда я их начну к себе тянуть. Я не вправе этого делать. Они не должны быть привязаны ко мне. Как кошечка привязывается к месту – они к месту должны быть привязаны. А собачка – к людям, поэтому собачку в церковь не пускают.
Иерей Александр Чибисов:
– Когда я был еще алтарником в этом храме, был интересный случай: я на первой же его службе попал на сто поклонов за определенные провинности в алтаре, и после этого очень было трепетное к нему отношение, он был строгим, интересным человеком, но вот со временем, узнавая его, общаясь с ним, я понял: за всей этой строгостью и дисциплинированностью скрывается добрый любящий отец.
Владимир Утин, алтарник:
– Все очень любят, когда приезжает отец Филипп, потому что это по-другому, потому что все понимают, что нужно будет правильно настроиться, и тишина благоговейная вдруг образуется, и вначале все боязливо, но потом через пять-десять минут потом понимают, что это прекрасно, появляется молитвенный настрой, проявляется красота службы.
Он – прекрасный, правда, сначала он производит впечатление строгого человека, все его очень боятся, а потом оказывается, что он очень добрый. И эта строгость – она мудрая, то есть дает представление о том, что такое настоящая доброта. То есть он не добренький человек, который потакает, эта строгость, по крайней мере, как первый этап, она помогает воспитывать человека, настраивать на правильный лад и через это открывает правильное понимание доброты.
Как я стал монахом
Его молодость пришлась на «расцвет социализма». Выпускника МГУ с красным дипломом в ограду монастыря тогда не пустили бы госчиновники – уполномоченные по делам религии. Он ждал пострига 17 лет.
– Когда впервые мысли о монашеском пути у вас возникли?
– Сложно сказать, это был кусок естественной жизни. Я не стал бы говорить, что были какие-то озарения. У кого-то из отцов я прочитал, что если человек впервые попал в монастырь и почувствовал себя дома и к месту – значит, это его дом. Наверное, классе в восьмом я впервые попал в лавру, и вот – даже в сравнении с родителями: у них было ощущение, как в гости приходишь, а у меня было ощущение: два часа проехали – и я из одного дома перешел в другой, не было неловкости, хотя это и было в первый раз. Причем я был не очень церковный ребенок. Первый раз я помню себя в церкви Нечаянной Радости на Шереметьевской. Была патриаршая служба. Но это я потом уже узнал, что была патриаршая служба, а тут просто мальчика трех лет привели, бабушка побежала смотреть на Патриарха. Все были заняты Патриархом, ребенок ползал по полу, и никто на него не обращал внимания, и мне было очень интересно, что они все с пола подбирают. Знаете, когда человек кланяется, он пальцами касается пола, так принято у нас делать поясные поклоны. И мне казалось, что они с пола что-то собирают, какие-то крошечки. Что это такое? Это был очень большой интерес. И потом, когда через много лет я пришел в эту церковь, я ничего не помнил, но шашечки пола как-то у меня в глазах сразу проступили – вот по этим шашечкам я ползал. Их я помню хорошо, я потом там в 90-х года два или три, по-моему, служил, и это было для меня огромное удовольствие и счастье.
– В юности как вы выбирали свой путь?
– Я ничего не выбирал. У меня мама – историк. Выбирать было нечего, мне сказали: истфак находится вон там, туда я и пошел. Был 75-й год, тогда вопрос о монашестве моем не стоял вообще. Никто бы не разрешил.
Я не настолько протестный человек, чтобы идти работать истопником, я совсем не люблю так протестовать, у меня всегда были другие способы протеста. Я истопником и не пошел. Мне показали дорогу на истфак, я отправился туда, потом я его закончил, и тогда я поставил первый раз вопрос, не пойти ли в монастырь. Мама покрутила пальцем у виска и сказала: с дипломом МГУ, с красным, ну, сходи. Поскольку я уже был выпускником, она подумала и сказала: хорошо, защити диссертацию, а дальше – делай что хочешь. Защитил я эту диссертацию, и аккурат закончилась советская власть, то есть все сложилось естественным путем. Передавали в это время монастырь под Коломной. Мой хороший знакомый оказался там настоятелем, у него, в свою очередь, были хорошие отношения с владыкой Ювеналием, ныне здравствующим, Поярковым, Крутицким и Коломенским. Он меня представил, и владыка благословил постригать и рукополагать. Так что все было абсолютно естественным путем, без эксцессов, без истерик, без вот этого нонконформизма. Я не люблю нонконформизм, потому что чаще всего это игрушки. Как-то я с годами все более и более научился смотреть на это как на определенную степень неискренности, внутренней неискренности.