Рэйвен заметил:
– Фразерством? Укорять себя за фразерство в окружении политиков, дипломатов и прочих пустозвонов?
Другой гость, бывший посол, сказал:
– К слову о фразерстве, помните, как однажды Хэнк Киссинджер играл за Австро-Венгрию и…
Хансард глянул на Августину Полоньи, она глянула на него, и все остальные словно бы перестали существовать. Хансарду хотелось сказать ей, что они играют в память о Беренсоне, поскольку он, Хансард, убил Беренсона своей маленькой игрой с документами Монтроза. Однако это тайна: бумаги, причины, действия. У государств есть свои императивы и привилегии, но все сводится к тому, кто убивает и кого убивают.
– Вы в числе наследников, – говорил Рэйвен.
– Наследников? – переспросил Хансард.
– Там немного – деньги пойдут в благотворительные фонды, а поскольку квартира в Нью-Йорке, из-за нее будет свара. – Рэйвен шумно вздохнул. – Полагаю, назначить меня душеприказчиком было его последней шуткой.
Хансард подумал: «Нет, последняя шутка – я. Просто не очень смешная».
Рэйвен сказал:
– Мебель и личные вещи предстоит разделить между несколькими людьми из нашей компании, включая вас, Августину и меня. Я поручил составить опись, но из-за всякой ерунды с тем, что у Аллана могли быть служебные документы, это займет несколько дней.
– Я никуда не уезжаю, – ответил Хансард.
Рэйвен кивнул:
– Там Кей Паркс, она тоже в списке. Увидимся.
Он пошел прочь.
Хансард с Полоньи остались одни. Она прикурила следующую сигарету и сказала:
– Вы заметили в собравшихся что-нибудь особенное? Если не заметили, я огорчусь.
– Не говорите так, – сказал Хансард, затем смягчил фразу словом «пожалуйста».
– Но вы сами обратили на это внимание. Когда просветили спутника доктора Сэндридж, зачем мы здесь.
– Когда я… – Он внезапно понял: она хочет, чтобы я думал, а не горевал. Хорошо, буду думать. – Когда сказал, что это не похороны… никто не скорбит. Не плачет, насколько я вижу.
– Да, – медленно проговорила Полоньи. – Похороны – это прощанье. Но мы еще не достигли этой стадии. Все произошло так внезапно, вдали от глаз, что осознание запаздывает… Однако эти люди собирались вокруг Аллана, а вы помните, что он был центром любой компании.
– Здесь мы без центра, – сказал Хансард. – Сразу чувствуется, кого нет… Люди уже расходятся.
– Аллан терпеть не мог дураков. – Полоньи вскинула на него глаза. – И если вы скажете, каким угодно тоном, что он терпел вас, я вам никогда этого не прощу, Николас. Кроме шуток. – Она помрачнела, затянулась и, отвернувшись от Хансарда, выпустила дым. – Сегодня не время для восхвалений; вы правы, они были бы фразерством. Вы уходите, Николас?
– Думаю, да. Там сложно идти через собор. – Он указал на ручки инвалидного кресла. – Разрешите?..
– Вечно заигрывает, – сказала она, и Хансард уловил напряжение в ее голосе. – Спасибо, я справлюсь. До свидания, Николас.
– До свидания, Тина.
Небо уже совсем затянуло, где-то далеко рокотал гром. У дверей собора Хансард обернулся. Полоньи сидела одна и курила, глядя в никуда.
Он нагнал Рэйвена по пути через длинный неф; они молча пошли рядом. На улице шофер Рэйвена, поправив очки и кепку, распахнул дверцу.
– Вас куда-нибудь подбросить? – спросил Рэйвен.
– Нет… спасибо.
– Что ж, мне тоже нечего сказать. Я пришлю вам опись. Надо будет встретиться… и обсудить.
– Хм… Я бы… взял доску для «Дипломатии». Если никто другой не…
– Я сразу подумал, что она ваша.
В неподвижном воздухе раскатился гром.
Рэйвен сказал:
– Извините, Николас, но мне надо ехать домой и прореветься.
Он сел в машину, и она укатила. Хансард ослабил узел на галстуке, внезапно сдавившем шею, и пошел ловить такси, пока не начался дождь.
Двадцать девятого августа в Лондоне лило с рассвета. В Блумсбери, в квартире неподалеку от Британского музея, женщина в синем трикотажном платье сидела одна на стуле рядом со своей узкой кроватью. На кровати лежал номер «Тайм» с кратким некрологом д-ра Аллана Беренсона в разделе «События», документы из Центра командно-штабных игр министерства обороны, все с грифом «Секретно», и обоюдоострый кинжал из прозрачной эпоксидной смолы, почти не различимый на фоне цветного покрывала. Беренсон называл этот нож «церэушной вскрывалкой для конвертов». Нож лучше держал заточку, чем стальной, и был невидим для металлодетекторов.
– Такие подарки ты делаешь, – сказала она, когда он подарил ей этот кинжал.
Женщина захлопнула журнал, чтобы не видеть больше имя Аллана. На обложке была фотография американского сенатора; если верить заголовку, он «бросил вызов Вашингтону». У него была идиотская улыбка, какую американские политики всегда нацепляют на публике. Беренсон как-то рассказал ей историю про этого сенатора, официальный прием и средства производства.