— Записки Эммануила.
— И ты предлагаешь это мне?
Матвей улыбнулся.
— Больше некому. Ты прочитаешь и поймешь, что это не история демона, это история человека.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы ты пожалел. Издеваюсь.
— Я не пожалею.
— Пожалеешь. Ты читай, читай! «Евангелие от Эммануила» вместо «Евангелия от Матвея», — он горько усмехнулся. — Я все уничтожил, как только ко мне попала эта тетрадь. Это единственное истинное Евангелие… Расскажи мне, как он умер,
Я рассказал, ожидая гнева, насмешек и обвинения в предательстве. Но Матвей реагировал неожиданным образом,
— Петр! Где Копье?
Его глаза блестели/
— Я не могу этого сказать.
— Ты не понимаешь! Жизнь без Него для нас пытка — для всех воскрешенных. Это зов через пропасть. Это боль, которая никогда не проходит, словно вынули сердце и оно у Него в руке. Я пытался стреляться, травиться и резать вены. Это тело ничего не берет! Копье — это надежда. Ведь Филипп умер? И Марк тоже, да?
— Да.
— Ты оказал им услугу. Окажи ее мне.
— Копье у Жана Плантара.
— Так, значит, здесь?
— Да.
— Достанешь?
— Нет, это невозможно.
— Пожалеешь! Я найду способ до него добраться!
— Я не распоряжаюсь Копьем.
— Ну что ж! Прощай!
Он встал и начал спускаться вниз к дороге, где его ждала машина, шофер и охрана (в общем-то, бесполезная). Как ему удалось сюда доехать? Впрочем, с глохнущим двигателем и зажиганием мучился явно не он.
— Постой! — крикнул я. — Останься, и ты сможешь спастись!
Он покачал головой.
— Ты что, смеешься? Или не понял слов твоего План-тара? Мертвых не спасают. Вторая смерть, смерть души, уже была. Я ищу первой. — Вдруг он рассмеялся. — Слушай, ты не знаешь, что за страна у нас такая дурацкая? Единственный попался правитель, умный и не параноик, и тот Антихрист!
И он махнул рукой,
Когда я вернулся в палаточный лагерь, было уже слишком поздно, чтобы читать. К тому же мне не хотелось лишних глаз.
Мне снился тот же сон, но с одним мелким отличием: замок Монсальват был освещен факелами у входа, по стенам, на башнях.
Я проснулся, как обычно, в два часа, прихватил Эммануилову тетрадь и вышел из палатки. Положил «Евангелие» прямо на землю и разжег костер. На черную обложку медленно падал снег.
Я начал читать.
«Я был необычным ребенком, — писал Эммануил. — То, что другие дети постигали с трудом, я понимал с полуслова. В школе надо мной пытались издеваться, как над всеми талантливыми детьми, но стоило мне лишь взглянуть на моих врагов, как они замолкали и шли за мною. Я окончил школу в одиннадцать лет, университет — в шестнадцать. Обо мне рассказывали по телевизору, как о маленьком чуде, но через неделю уже никто не помнил моего имени. Эта слава была эфемерной, как мираж в пустыне. К тому же я боялся устать, как многие вундеркинды, которых к восемнадцати годам уже ничего не интересует, кроме пива и женщин, или получить в награду за труды почетный диагноз „шизофрения“. Но я не уставал и оставался в своем уме, несмотря на то что коллекционировал ученые степени, как почтовые марки.
Я счел себя Сыном Божьим. Безумие? Нет! У меня было слишком много оснований. Именно тогда, мешая греческий с латынью, я придумал себе псевдоним «Кир Глорис» — Господь Славы, и написал несколько философских работ: «Звезда нового мира», «О будущем царстве», «О единой религии». Ни одной не напечатали. Но они расходились по компьютерной сети, потом появились публикации в Америке.
Но я знал, что предназначен для чего-то большего. Математика и философия — всего лишь увлечения юности, не более. Когда мне исполнилось тридцать лет, я оставил университетскую кафедру и сменил уютный дом на поезда и попутные машины — я начал свою проповедь.
Тогда я понял, что властен над вещами и событиями. Я мог приказать рекам течь вспять и солнцу остановиться. Это убедило меня. Я много слышал от священников о гордыне и прелести и, хотя всегда мыслил самостоятельно, не считал нужным отвергать то, чему не располагал доказательствами. Но теперь я не сомневался в своем божественном происхождении. Я оказался сыном не того бога? Что с того? Добро и зло часто меняются местами, это закон времени. Что было злом в одну эпоху, становится добром в следующую. Был ли добром Бог, запретивший людям познание? Был ли злом Сатана, разбудивший в них исследовательский пыл?»
«Когда меня убили, я спускался в Преисподнюю. Я не видел ни темного туннеля, ни света в конце. Я шел огненными коридорами, стены которых пылали и текли, как раскаленная лава. Потом, в Иерусалиме, я построил такой же подземный храм, только не из огня, а из камня.
У меня был проводник. Черноволосый юноша с тонким лицом. Черный плащ с золотой трехлучевой свастикой, или Солнцем Правды, символом, который я придумал для своей империи, черные штаны, заправленные в высокие черные сапоги, черный бархатный колет, вызывающий ассоциации со Средневековьем. Из груди торчала рукоять кинжала, украшенная алмазным Солнцем Правды. Юноша словно не замечал этого.
Он поклонился мне при встрече со всей средневековой куртуазностью:
— Меня избрали твоим проводником, Господи.
— Кто избрал?
— Союз Связующих.
Я запомнил это название.
Он провел меня к моему отцу. Мы стояли над огненной рекой на узком мосту. Пламя взвивалось вихрями, вырастало огненными столпами и лизало нам руки, как пес. Боли не было. Мы сами были сотканы из него.
— Смотри, — сказал отец. — Это кладбище Его неудач, — он указал пальцем на пылающие своды и усмехнулся. — Здесь Он казнит собственные ошибки, все, что не укладывается в Его планы. Иегова сотворил дурной мир. Мир, в котором нужен ад. А ведь это было так легко исправить. Я кричу ему отсюда за веком век: «Если Ты создал людей столь несовершенными, способными лишь на глупости и злодеяния — зачем ты дал им свободу? Когда ты отпустил их из своей воли, ты уже произнес приговор, окончательный и беспощадный. Почему ты не приказал им любить? Прикажи им любить или оставь в покое этот мир, потому что тогда все тщетно. Прикажи, и они полюбят. Мне надоело быть твоим палачом! Зачем ты оставил в живых Каина? Они только измучили себя твоей свободой! И ты, мальчик, не повторяй его ошибки. Не бойся приказывать. Прикажи, и они будут благодарны. Отними у них этот отравленный дар нашего врага. Отними у них свободу, и они падут пред тобою и будут счастливы. Я знаю, мальчик, ты уже спрашивал себя, ради кого ты все это делаешь. Ради праха у тебя под ногами? Благородно, но бессмысленно? О нет! Ты пришел к ним и ради них. Прикажи им любить! Освободи их от свободы. Где нет свободы, нет ни греха, ни преступления! Ты разумен, мальчик, ты думаешь головой, а не сердцем, и ты меня послушаешь.
Языки пламени поднимались все выше. Что мне пламя? Разум холоден, как нож. Лед разума в огненном теле.
Я посмотрел в глаза моему отцу, глаза, подобные бездне. Я понял, что он прав.
Он улыбнулся.
— Страданий больше не будет. Мы будем править миром: ты — на земле, и я — на небе, как твой отец и покровитель. В новом мире не будет ада, потому что истинный Господь льет свой свет равно над добрыми и злыми.
«Я знал, что мое новое тело смертельно опасно. К нему нельзя прикасаться. Тот, кто прошел через смерть, не должен соприкасаться с миром живых. Я сказал об этом ученикам, но животному не скажешь. Бедный Соломон! Он хотел только потереться о мою ногу. Мой самый верный апостол, служивший за молоко и колбасу, а не ради тщеславия. Петр похоронил его. И на том спасибо.
Куда хуже было с Марией. Я вынужден был не подпускать ее к себе, а она обижалась.
— Если ты прикоснешься ко мне, ты умрешь. Не вздумай сделать это! Я не хочу быть причиной твоей смерти. Никогда!
Она заплакала.
— Не печалься, Мария! Когда я свергну Иегову и наступит эпоха Нового Царства, у всех будут такие тела, и мы вновь соединимся.
— Тогда почему не сейчас, если все равно нужно пройти через смерть?
— Не смей! Не оставляй меня!
Мне было слишком трудно. Я мог бы найти себе десятки других женщин и убивать их своей любовью. Я уже научился убивать и больше не ценил людей. Но мне нужна была Мария, и я был нужен ей. Убежденный эпикуреец, ставший монахом поневоле!»