— Сеньор Болотов, ваш счет арестован.
И я услышал короткие гудки.
На этом окончились мои пятизвездочные развлечения, и я потащился к Центральному вокзалу, району дешевых пансионов. Впрочем, дешевые — понятие относительное. Тех четырехсот солидов, которые, к счастью, завалялись в моем кошельке, мне хватило бы дней на десять. В самом дешевом месте. Если конечно, ничего не есть.
Оставалось искать работу. Дня через два я окончательно убедился, что программисты нигде не требуются, к тому же я внезапно обнаружил, что больше не понимаю итальянского. Кому нужен иностранец без знания языка?
Оказалось, нужен. Мойщиком машин за пять солидов в час. И я вынужден был перебраться в грязный притон на окраине города и жить под одной крышей с неграми, китайцами и дешевыми проститутками.
А в ноябре пошел снег. Чего попросту не могло быть. Здесь температура никогда не опускалась ниже пяти градусов тепла. Местные жители удивленно смотрели на это чудо, а римская детвора безмерно радовалась неожиданной возможности поиграть в снежки.
Меня же это обстоятельство абсолютно не радовало, поскольку я не взял из дома теплой одежды, а купить было не на что, слишком много денег пожирало жилье и еда. Впрочем, я надеялся накопить, но в середине ноября меня уволили, даже не объяснив причины.
Деньги стремительно утекали между пальцев, и скоро я уже не мог позволить себе купить утреннюю газету, а телевизора в номере не было. Я остался без информации, а еще через неделю впервые посетил бесплатную столовую для бедных. Признаться, после рациона виллы Боргезе она произвела на меня удручающее впечатление.
Наступил вечер. Я сел на кровать и закутался в дырявую выцветшую тряпку, которую хозяин притона гордо именовал одеялом. Было холодно и промозгло.
Вдруг в дверь постучали.
— Войдите, открыто, — устало сказал я. Замки здесь не были предусмотрены.
Обшарпанная дверь капризно застонала и распахнулась. На пороге стоял Марк в роскошном, с иголочки, пиджаке и неярком, но явно дорогом галстуке (я раньше не замечал, что мой друг тоже неплохо одевается). В одной руке Марк держал торт, в другой бутылку шампанского и весело смотрел на меня.
— Марк! — воскликнул я. — Заходи! Как ты меня нашел?
Мой друг водрузил торт и бутылку на заплеванный и исписанный стол, который при этом угрожающе покачнулся, и плюхнулся рядом на видавший виды стул.
Я зажмурился. Но стул выдержал, только предостерегающе крякнул.
— Ребята видели тебя в бесплатной столовой, — объяснил Марк.
Я отвернулся к окну.
— Да не стремайся ты, все будет нормально, — сказал он, развязывая торт, и на его рукавах сверкнули алмазные запонки.
— Меня с работы уволили, — проговорил я.
— А где ты работал?
— На автостоянке. Машины мыл.
— А, это у тебя хозяин попался перестраховщик. — Марк открыл торт и разрезал его на аккуратные кусочки.
— Почему?
— У тебя Знака нет.
— Ну и что?
Он удивленно посмотрел на меня:
— Ты что, новостей не знаешь?
— У меня денег нет на газеты.
— А когда работал?
— На пальто копил.
Марк скорбно промолчал.
— Ну, что там произошло? — устало спросил я.
— А произошло вот что. Господь объявил, что до конца февраля все должны принести покаяние и присягу и обрести Знаки Спасения. С первого марта вступает в силу «Закон о погибших». В нем неотмеченные Знаком Спасения объявляются вне закона и нарекаются «погибшими». Тот, кто убьет или ограбит «погибшего», не считается совершившим преступление и не подлежит наказанию. У «погибших» нельзя ничего покупать и им ничего нельзя продавать. Их нельзя брать на работу и подавать им милостыню.
— Марк! Что же тогда можно? Это же бесчеловечно!
Он сурово посмотрел на меня.
— Можно и нужно взять «погибшего» за ручку и отвести в церковь к верному Господу священнику, чтобы «погибший» обрел Знак Спасения и стал «возрожденным». За это куча плюшек приведшему, вплоть до денежной премии, и подъемные «возрожденному». Очень приличные, между прочим.
— Но это же тоталитарное общество!
— Ты еще вспомни безнравственное учение о свободе совести!
— Почему безнравственное?
Марк вздохнул.
— Если мы позволяем человеку верить, как он хочет, мы сознательно толкаем его к гибели. Петр, неужели, если ты увидишь, как слепой движется к пропасти, ты не встанешь у него на пути?
— Но, может быть, это я слеп?
— Вот, Петр. Ты не веришь. Иначе у тебя не возник бы этот вопрос. Правильно тебя Господь наказал.
Я прикусил губу.
— Если бы ты верил, Петр, ты бы сразу понял, что Господь просто хочет спасти как можно больше людей.
Марк возился с бутылкой, сдирая с нее серебристую бумагу и снимая проволочку. На его руке красовался черный Знак Спасения. Я с завистью смотрел на него.
«Конечно, он прав, — думал я. — Господь ведь заботится только о нашем спасении. А я все так же преступен и не пекусь о собственном исправлении».
— Слушай, Марк, а когда я принесу покаяние, как ты думаешь, Знак появится?
— Никаких сомнений.
Пробка шампанского наконец подалась и с грохотом вылетела на волю.
— Давай за это выпьем, — предложил Марк.
Марк навещал меня еще несколько раз и даже подкидывал денег.
— Ты бы что-нибудь посерьезнее принес, — попросил я как-то, тоскливо глядя на очередной торт. — Мяса там и вина. А то ублажаешь, как девицу.
— Будет сделано, — пообещал он.
И в следующий раз торт сменила колбаса. Прибывшее с нею вино называлось «Обитель ангелочков» и было французского происхождения. Вкус оказался куда лучше названия.
— Слушай, а тебе от Господа не влетит за то, что ты меня подкармливаешь? — спросил я.
— Он мне не запрещал.
В начале декабря газеты сообщили о том, что Северная Европа признала власть Эммануила. Я представил себе хипов со Знаками Спасения, покуривающих марихуану на лужайках Амстердама, и мне почему-то стало не по себе.
Спустя неделю Господь посетил островную часть Англо-Французской Федерации: сначала Англию и Шотландию, потом — Ирландию. Визит был мирным, но очень эффективным — Эммануила признали.
Честно говоря, меня беспокоило еще одно обстоятельство. Снег, вопреки ожиданиям, не собирался таять, и температура явно была ниже нуля. Я с содроганием думал о том, как пойду по улице босиком.
— Не дрейфь, Петр, — успокоил мой друг. — Я тебя до собора на машине довезу.
— Господь увидит.
— Ничего, мы остановимся за утлом.
— Ох! Переться через всю площадь!
— А кому сейчас легко? В газетах пишут, в Москве вообще пятьдесят три градуса мороза. Система отопления вышла из строя. Буржуйки топят книгами и мебелью. А ты «босиком по снегу»! Подумаешь!
— Тебе бы так!
— Я «погибших» не выпускал, — Марк уже вовсю пользовался этим термином. — И, если Господь прикажет пройти босиком по снегу, не испугаюсь, не беспокойся. Хоть по раскаленным углям!
— Хвастун!
— Нисколько.
И вот этот день настал. Точнее, холодное хмурое утро двадцать пятого декабря. Как и обещал, Марк довез меня почти до площади Святого Петра и остановил машину на Виа дель Сайт Уффицио.
— Ну, давай, — и Марк подал мне длинную белую рубашку.
Я поморщился.
— Переодевайся, переодевайся. Пятнадцать минут осталось до начала церемонии.
Я переоделся.
— Туфли скидывай!
На тротуаре лежал беспощадный снег. Я с сомнением посмотрел на него.
Марк, не говоря ни слова, наклонился и начал расшнуровывать ботинки.
— Ты-то зачем? — удивился я.
— А я слов на ветер не бросаю. Сказал пройду босиком, значит, пройду.
— Да ты был пьян!
— Тогда почему я это помню? — поинтересовался мой друг и снял носки. Я усмехнулся и последовал его примеру. Он очень забавно смотрелся в дорогом костюме и босиком.
Мы вышли из машины, и снег неприятно обжег мне ступни.
Площадь Святого Петра уже была полна народу, но для принимавших участие в присяге был оставлен проход. В соборе все было готово. Господь стоял рядом с алтарем и бесцеремонно опирался на него рукой. Прямо перед ним, у его ног, располагалась крипта с мощами святого Петра. Как огромный колодец с мраморной оградой и свечами в толстых золотых подсвечниках в форме гигантских цветов.