— Что-то еще?
— Нет.
Тон моего последнего ответа, по-моему, понравился ему больше, и мы, наконец съехали с этой скользкой темы.
— Воровство?
— Нет.
— Точно нет?
Я честно попытался вспомнить. Ну, максимум нецелевое использование госсредств. Но Эммануил меня ни разу не упрекнул — значит, все правильно. Интересно, а грех перед Антихристом — это вообще грех?
— Мысли возникали, но не разу не представилась возможность их осуществить.
— Зависть?
— Может быть, но даже не припомню. Для меня это малохарактерно.
— Ложь?
— В политике без этого никуда. Это не самооправдание — это констатация факта. И все во благо.
— Пьянство?
— Было в Японии, но…
— Депрессия? — усмехнулся Иоанн.
— Моя вина.
— Наркотики?
— Нет.
Он кивнул.
— И еще… Есть главный грех, в котором вы должны исповедоваться. Сами!
— Я служил Антихристу в течение трех лет. Сначала не зная, кто он на самом деле, потом зная. Но я сомневался до самого конца!
— Последнего говорить не стоило.
Он вздохнул и прочитал надо мною разрешительную молитву.
— Встаньте!
Я почувствовал некоторое облегчение, и у меня здорово заныл знак. Я взглянул. Он был, конечно. Я усмехнулся:
— «Отпускаются тебе грехи твои!»
— Что-то наверняка стерлось. С вашими грехами десять лет на порог церкви нельзя пускать, а вы хотите полного отпущения после одной исповеди. У вас впереди большая работа.
— Впервые встречаетесь с таким закоренелым грешником, как я?
— Почему? Апостолов Антихриста, правда, не было, а убийцы встречались и похуже. И все гордились своими преступлениями. Это не предмет для гордости, сеньор Болотов. И то, что вы успели нарушить не все заповеди — тоже не предмет для бахвальства. Для Ада довольно и одной. Если у человека нет, скажем, язвы желудка, это еще не значит, что он здоров. Ваша проблема не в том, что много грехов, а в том, что мало раскаяния.
— Просто, мне бы не хотелось, чтобы вы знали меня только с худшей стороны, ведь вам предстоит быть ходатаем за меня перед тем Судьей, что знает все оправдания. Я хочу, чтобы вы поняли, что я не такой уж злодей.
— Скорее я пойму, что все ваши оправдания ничего не стоят. Человек всегда свободен, сеньор Болотов, даже на кресте.
Я вздохнул. У меня были проблемы со свободой не то, что на кресте, а просто рядом с Эммануилом. Или очередное самооправдание?
— У вас четки есть? — спросил Иоанн.
— Нет.
— Сейчас.
Он порылся в своих вещах и извлек оттуда деревянные четки с маленьким железным распятием.
— Возьмите.
— Спасибо. Извините, за любопытство. Отец Иоанн, мне очень нравится ваше распятие, — я кивнул на рисунок. — Кто автор?
— Я. Это мой рисунок. Спасибо.
Я не знал, что мой духовник не только поэт, но и неплохой художник. До меня, наконец, дошло, где я видел нечто похожее. Подобное распятие есть у Сальвадора Дали: Христос, распростертый над миром на горизонтальном кресте. Хуан де ля Крус здорово подражал Дали, хотя не тупо, не тривиально: все-таки ракурс другой.
— Сеньор Болотов, вы когда-нибудь читали Розарий[102]?
— Да, в колледже.
— Помните, как?
— Думаю, да…
Господи! Читать Розарий! Эту пошлость? Это тупое повторение одних и тех же молитв из арсенала для начинающих? Это детище святого Доминика?
Зачем он все испортил?
— Полный Розарий утром и вечером, — сказал Иоанн. — Перед каждой частью Розария пятьдесят первый покаянный псалом[103] и ежедневная исповедь.
Глава вторая
Я шел от палатки святого Иоанна Креста и крутил в руке его четки. Больше всего мне хотелось повесить их на ближайший куст.
Я бы так и сделал, если бы не столкнулся нос к носу с Белозерским.
— Привет, Олег, — я небрежно сунул четки в карман.
— Привет. Исповедовался?
Я кивнул и плюхнулся на ближайший камень.
— Завтра утром я ухожу.
Он опустился рядом.
— Что случилось?
— Ничего, просто мне здесь не место.
Я вынул четки и стал крутить их в руках. Все было сказано. Не впервой мне уходить в никуда.
— Иоанн Креста подарил? — спросил Белозерский.
— Угу! Розарий читать! Полный! Сто пятьдесят девять «Ave Maria», восемнадцать «Pater noster» и три «Credo» утром и вечером!
Надо заметить, что пятьдесят первый псалом возмутил меня куда меньше. Во-первых, творения царя Давида местами содержали неплохие образцы поэзии («словно тает воск пред лицом огня…»), а во-вторых, после моего Иерусалимского наместничества, я стал испытывать нечто вроде родственных чувств к их автору.
102
Розарий — последовательность определенного количества молитв «Радуйся Мария», «Отче наш», «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» в сочетании с размышлениями над эпизодами из Евангелия. По преданию, Богоматерь явилась святому Доминику в 1214 году и научила его молитве Розария. Слово «Розарий» означает «венец из роз».
103
В синодальном переводе Библии — пятидесятый, в католическом варианте — пятьдесят первый.