Встал, вышел из палатки.
У костра сидел Хуан де ля Крус и беседовал со Святым Франциском.
— Ну, как? — спросил Иоанн Креста.
— Класс! Но мало.
Он развел руками.
— Наверняка гораздо больше, чем заслужил.
Вероятно, основной недостаток этой штуки в том, что она от нас не зависит: молись не молись. Гораздо проще заняться сексом и получить тень розы.
— Молись, — сказал Иоанн. — Зависит. Правда, не так прямо.
— Нам предстоит тяжелый день, — сказал святой Франциск. — Демонов Антихриста видели возле Каркассона. Они идут сюда.
Рассвет проявился в том, что небо из черного стало темно-серым. Я так и не взглянул на эммануилову печать. Не смотреть на нее стало для меня формой аскезы, хуже всех постов и молитв. А чтобы не смотреть — надо было не думать.
— Мы сейчас собираемся на общую молитву, — сказал Франциск.
— Мне с вами?
— Нет, Педро, — покачал головой Хуан де ля Крус. — Ты и так сегодня много сделал. Выспись.
Глава четвертая
Я послушался доброго совета и лег спать. Тут же погрузился в сон без сновидений. Только боль в знаке, которая почти не мешала. Привык.
— Петр, вставай!
Я открыл глаза: рядом со мной на коленях стоял Олег и тряс за плечо.
— Пойдем.
— Куда? — я с трудом протирал глаза и соображал не вполне.
— Мне — в ущелье, через которое мы пришли сюда, тебе — в ополчение.
— Это почему?
— Я, конечно, сделал все, что мог, но за два месяца научить прилично сражаться невозможно. Мы примем на себя главный удар. Ополчение вступит в битву только, если мы не выстоим.
— Плантар решает, куда кого послать?
— Да.
— И где он будет?
— С нами. Но попытается сохранить себя.
— Ладно, я с ним поговорю.
Мы еще успели наскоро позавтракать, точнее пообедать (было около полудня).
А потом стало известно, что эммануилово воинство разгромило Лавлане. Это от нас километрах в пятнадцати.
Возле замка раздавали оружие из арсенала Монсальвата. Эммануил так и не нашел его, когда был здесь. Впрочем, возможно не искал. Ему нужен был грааль, а не этот металлолом. Эммануил предпочитал танки и минометы.
Олег подобрал для меня легкий клинок века шестнадцатого. Но он все равно был куда тяжелее деревянного тренировочного меча, с которым я имел дело до сих пор.
— Олег! Где Хуан де ля Крус? Мне нужно с ним поговорить.
За чтением эммануиловых записок и последующего общения с Богом я совершенно забыл о Матвеевой просьбе и своем отказе. Я не понимал, насколько это грех и надо ли в этом каяться, но рассказать казалось правильным.
— Отец Хуан будет с нами, — сказал Олег.
— Тогда я прогуляюсь до ваших позиций.
— Хорошо, тем более что я хотел с тобой поговорить.
— Петр, я виноват перед тобой, — сказал Олег, когда мы шли к ущелью.
— В чем? — заинтересовался я.
— Я тебе позавидовал. Тому, что у тебя такой духовник, а у меня обычный священник. Прости меня.
— Нашел, чему завидовать! Раковому больному на последней стадии нужен профессор, а для лечения насморка подойдет и фельдшер.
Сказал и сразу подумал, не было ли в сказанном а) гордыни; б) тщеславия и в) отчаянья. Было. Всего понемножку.
— Прощаешь? — повторил Олег.
— Да, Господи, конечно!
Возле входа в ущелье собрались рыцари. Жан сидел на камне возле входа и опирался на меч. Джинсы протерты на коленях, оливкового цвета куртка на меховой подстежке не застегнута. Рядом сидел Вацлав и о чем-то ему рассказывал. Жан кивнул и начал говорить сам. Я услышал только последние слова: «Прости меня». «Бог простит, государь», — ответил Вацлав.
— Это что обряд, исповедоваться друг другу перед сражением? — шепотом спросил я у Олега.
— Нет, — тихо ответил тот. — Душевная потребность.
Жан поднялся к нам навстречу, обнял Олега, строго посмотрел на меня.
— Пьер, ты, что здесь делаешь? — властно спросил он.
— Ищу своего духовника.
— А-а. Тогда извини. Он сейчас будет.
— А ты, кстати, что здесь делаешь? Твое место в тылу: смотреть в подзорную трубу и отдавать приказы.
Он усмехнулся.
— Как отдавать? Радиосвязь не работает. Гонцов посылать? Лошадей нет. Скороходов? Вымерла профессия. Так что приходиться воевать по старинке, как царь Леонид и его спартанцы.
Последнее сравнение показалось мне мрачноватым.
Я оглянулся назад. На холме перед замком собирались люди: мужчины и женщины. Очень много людей. Я не различал лиц. В основном монашеские одеяния, но есть и миряне, и воины.