При моем приближении разговор замолк.
— Что здесь происходит?
Пилот попытался загородить собой старика. Я заинтересовался еще больше и осмотрел его внимательнее, с ног до головы. Точнее с рук. Это уже профессиональное. Первый взгляд — на руки. Знака не было!
Я не видел своих глаз. Что в них было: сила Эммануила или кровь Илии? Но пилот вжался в стену.
— Почему на борту «погибший»?
— Я… сейчас… с вами поговорит командир экипажа… минуту!
И пилот утек за дверь. Я остался наедине с «погибшим».
— Кто вы?
— Ваш враг. Это вы уже поняли.
— Имя?
— Енох, если вам это что-то говорит.
— Говорит. Тот самый Енох?
— Тот самый.
— Забавно. Я почти полгода общался с Учителем Церкви, а теперь встретил изобретателя еврейской письменности. Пойдемте поговорим.
Я плюхнулся в кресло напротив двери кабины пилотов.
— Садитесь, садитесь! Я не собираюсь вас казнить, по крайней мере, до приземления.
— Это очень разумно.
— Да? О чем вас просил пилот?
— Дать им человека на обратную дорогу — вы же слышали.
— Слышал, но не понял. Что за человека?
— «Погибшего», вы ведь так нас называете.
— Зачем им «погибший»?
Появился командир экипажа.
— Вот он вам все объяснит, — сказал Енох.
Я посмотрел на пилота вопросительно. Он был бледен и растерян.
— Умоляю, не трогайте этого человека! Иначе мы не сможем вернуться. Долетают только те самолеты, где есть хотя бы один «погибший». Аналитики нашей компании первыми это заметили — и только потому мы до сих пор на плаву.
— У вас с ними договор?
— Да, неофициальный. Если наш помощник погибнет — они больше не будут иметь с нами дело. Вам же тоже надо летать!
Да надо, факт. Мы приземлились в Руасси, и я отпустил Еноха. Матвей так и не узнал об этом.
Часть третья
Глава первая
Мы ехали из Руаси. Впереди — почетный эскорт мотоциклистов, потом — мой «мерс». За бронированными стеклами проплывали парижские окраины, мало отличимые от московских. Мы объезжали город по Периферик, у Порт Майо свернули на юг, к Площади Звезды. Под Триумфальной Аркой развевалось огромное лазурное знамя с золотым Солнцем Правды и маленький французский флаг. Я поразился, насколько быстро мы доехали до центра города: пятнадцать минут.
Свернули на Елисейские Поля. Тихо, спокойно, словно ничего не случилось.
Тепло, градусов пятнадцать. Народ в пиджачках ходит, не подумаешь, что февраль. Впереди по левую руку — круглая клумба с фонтаном. На клумбе цветут крокусы.
— Тишь и благодать, — сказал Матвей. — Похоже, Господь отправил нас в отпуск.
И тут машина затормозила так, что я влетел носом в стекло кабины водителя (по русскому обычаю ремни мы конечно не пристегнули). Терпеть не могу эти элитные автомобили с отдельным помещением для шофера — ничего не видно, что впереди происходит! Нас развернуло и бросило на тротуар. Я увидел перевернутые и смятые мотоциклы и налетающие на них автомобили. Движение не перекрывали, конечно, не принято это у французов. И наш эскорт двигался по перегруженным автотранспортом Елисеям.
Удар! И «мерс» встал, как вкопанный.
Мы с Матвеем вышли из машины.
За нами торчало ободранное дерево, а на проезжей части дымилась, ревела и крутила в воздухе колесами груда покореженного металла. Я стал считать. Автомобилей пятнадцать в общей куче. Из нижнего слоя металлолома на асфальт капала кровь.
— Скорую вызовите! — крикнул я охране. — И полицию.
Думаю, они и без меня догадались.
Из кабины выбрался мой шофер. Лоб разбит, из носа стекает капля крови. Я поморщился и посмотрел на него так, что он отступил на шаг. Матвей стоял за моей спиной.