После Бет-Гуврина скатился обратно, на следующий день, с похмелья. Стимула нет бросать. Доза-то всегда под рукой. „Конь“[93] у меня теперь беленький. Высший класс! Не та коричневая дрянь, которой мы в армии ширялись! Конь белый…
Я не врач, но и не подросток — прекрасно понимаю, куда качусь. Пару раз терпел по полсуток. Сам устраивал себе ломку, с дозой в шкафчике. Но разум здесь — не помощник. Я знал одного человека, который сам слез с иглы. Только одного!
Господь снизошел до моих проблем в январе месяце.
— Колешься?
— Да.
— Завязать хочешь?
— Хочу.
— Тогда пошли.
Мы спустились на нижний уровень цитадели. Наверное, раньше здесь была тюрьма. Темная сводчатая камера. Несколько ступеней вниз и старинная тяжелая дверь. Эммануил открыл.
— Сюда, Марк.
За дверью еще одна лестница. Черные стены, гладкие, словно камень был оплавлен. Темно. Эммануил щелкнул пальцами, и стены начали разгораться алым, как угли на жаровне.
Лестница казалась бесконечной. Внизу — туннель с такими же оплавленными стенами. Очень глубоко, как метро где-нибудь в центре Москвы.
Идем по туннелю. Стены текут и переливаются, как расплавленный металл. Кто это строил? По-моему, не люди.
Шли минут пятнадцать. Туннель заканчивался огромным полукруглым залом перед отвесной каменной стеной. У основания стены — девять высоких дверей. У каждой по два стража: справа джинн и слева китайский сянь. Мертвенно бледная чешуя сяней, а кожа джиннов сияет алым, как стены туннеля. Они склоняются перед Эммануилом.
Двери распахиваются. За ними — еще один зал, выше первого. Далекий свод теряется где-то в вышине, словно сотканный из пламени, его поддерживают тонкие черные колонны. Зал кажется отражением Храма. Только тот из стекла и металла, а этот — из пламени и тьмы.
Слева от нас, во всю пламенную стену, огромный черный крест. На кресте — маленький человечек, он кажется букашкой, пришпиленной к черному бархату в коробке коллекционера. Человек распят. Жив ли он? Даже, если да, мы бы не услышали стонов, слишком высоко.
У подножия креста черный каменный алтарь, на нем — изумрудная чаша.
— Возьми чашу, Марк.
Тяжелая, драгоценный камень — все же камень.
Эммануил щелкнул пальцами. И перед нами возник перевернутый панцирь огромной черепахи, висящий сантиметрах в десяти над землей.
— Добро пожаловать, Марк. Заходи!
Он прыгнул на панцирь, я шагнул к нему. Раздался гул и шипение. Стена у основания креста задрожала и прорвалась огненным водопадом. К нам хлынула река пламени.
— Не бойся, Марк! Стой!
Река качнула панцирь и взвилась вверх огненной струей, неся нас к перекрестью. У меня захватило дух.
Черепаший панцирь завис у ног распятого. Тщедушный старик со спутанными седыми космами. Наверное, монах, слишком изможден. Он был еще жив.
— Знакомься, Марк! Это Святой Савва — один из тех, кого вы вывели из Бет-Гуврина в полуживом состоянии. Бессмертный. Знатный святой. Полторы тысячи лет. Анахорет, основатель Бар-Сабы. Специально для тебя. Убей и вырежи сердце. Кровь собери в чашу.
Эммануил подал мне кинжал с рукоятью, украшенной алмазным Солнцем Правды.
Видимо уже тогда у меня ослабела воля. Героин не способствует душевной твердости. Даже, когда был здоров, я практически не мог сопротивляться приказам Эммануила.
Я подчинился.
Я убил его и вырезал сердце. Мне кажется, оно еще билось на золотом блюде. Голова святого склонилась на грудь, а руки были раскинуты по перекладине креста, как крылья птицы, когда я собирал в изумрудную чашу кровь, бившую из его отверстой груди. Эммануил принял чашу и пригубил из нее, потом приказал мне встать на колени и подал мне этот наполненный багровым изумруд. Тогда я выпил и поцеловал прах у ног Антихриста. И он сказал мне, кто он на самом деле. Я не испугался, не ужаснулся, даже не разочаровался, увидев разверзшуюся подо мною бездну. Нет! Я обрадовался. Как ни странно, это давало надежду. А то все казалось уж слишком безысходным. Теперь мы были бунтовщиками, которые должны свергнуть неправедного владыку. И это придавало сил.
Мы медленно опустились на землю. Огненная река распалась на искры и погасла.
Эммануил не стал возвращаться назад. Справа от креста было еще девять дверей. Мы вышли через одну из них в такой же полукруглый зал, что и с другой стороны. Перед нами пали ниц джинны и даосские бессмертные.
Из зала выходил узкий туннель, упирающийся в колодец с витой лестницей. Мы поднимались вверх, по-моему, еще дольше, чем спускались. Лестница выводила в небольшой склеп с двумя алтарями.