У нового дома Недко Паши она остановилась, припоминая что-то.
— Да ведь тут я его и видела, судью-то, он ведь родич Недко Паши, — пробормотала она и, задохнувшись от неожиданной надежды, и с робкой улыбкой застывшей в уголках рта, взошла по ступенькам крыльца.
Увидев ее, Недковица как-то смешалась, словно раздумывая, пригласить ее войти или нет.
— Недковица! — заторопилась Вагрила. — Моего Гергана приговорили… — Слезы подступили ей к горлу и остановили страшное слово.
— Слыхали мы…
— Судья, ваш родич, его судил… Жизнь Гергана в его руках. Помоги нам, Недковица! — И она вся напряглась, ожидая ответа.
— Да оно, Петковица, сама знаешь, беспричинно ничего не бывает, — как-то неопределенно ответила Недковица.
— Ну, что ж!.. — опустила глаза Вагрила. Только что она была готова целовать ноги Недковицы, но сейчас почувствовала, что больше ни о чем ее не попросит и перевела разговор на другое. — Вижу, вы новый дом построили.
— Войди поглядеть, — пригласила Недковица и пошла впереди, показывая: — Тут у нас спальная, а тут — кухня…
Вагрила, из приличия, похвалила:
— Всем бы такие дома.
Улица, холодная и безлюдная, поджидала ее. Вагрила втянула голову в плечи и пошла к Бочваровым.
Ее шаги оборвали тихий разговор в кухне. Она кашлянула и толкнула незапертую дверь. На пороге ее встретила старуха Бочвариха.
— Добро пожаловать! — Старуха пожала ей руку и отвернулась, чтобы скрыть слезы. Тотка удлинила фитиль керосиновой лампы, потом подошла к Вагриле и крепко обняла ее. Терлась лицом об ее укутанные платком щеки, всхлипывала.
— Может, помилуют его, тетя Вагрила.
— Дай бог!
Вагрила посмотрела на плетеную колыбель.
Тотка откинула полог и губы ее тронула счастливая улыбка.
Ребенок прижмурился от света, беспокойно заворочался. Маленький ротик пустил струйку слюны. Вагрила умиленно улыбнулась.
— Погляди ты на него, тетя Вагрила! — воскликнула Тотка.
— Ах, ты мой маленький! — Вагрила пощелкала языком. Ребенок кулачками прикрыл глаза, будто прося, чтобы его не беспокоили.
Вагрила положила в изголовье веточку журавленика и турецкую золотую монетку.
— Завесь свет, пускай спит, — сказала она, отходя от колыбели.
Ребенок зачмокал губами.
— Пускай спит, пускай спит, — сказала с улыбкой Вагрила. — Дай ему бог здоровья, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, — добавила она и села у очага на табуретку, придвинутую для нее старой Бочварихой.
— Есть какая весточка от Мишо?
— Недавно передавал, что, мол жив, — здоров.
— И на том спасибо!. А мое дело, почитай, конченое.
— Погоди, ничего еще не ведомо, — попыталась успокоить ее старая Бочвариха.
— Может и помилуют его, — сказала Тотка.
Вагрила поднялась уходить, поглядела на икону в углу, затем перевела взгляд на колыбель.
— Ребенок у вас неладно положен, — промолвила она.
— Почему, тетя Вагрила? — растерянно спросила Тотка.
— Когда спит, головонькой на восход должен лежать.
— И я то же толковала, а Мишо воспротивился. Там дует, говорит, и не дал. А без него мы не посмели.
— Головонькой всегда на восход должен лежать, — повторила Вагрила. Она подошла к колыбели и, с помощью Тотки повернула ее.
Вагрила снова села, поглядела в огонь и грустно, словно про себя, проронила:
— Пусть бы уж наши головы скорей на запад легли. Какие муки, господи, ты еще нам пошлешь?
Тотка сжала губы. Бочвариха потуже стянула узел платка под подбородком и промолчала.
Собака на дворе залаяла.
— Ох, пора мне, — спохватилась Вагрила, и вскоре за ней хлопнула калитка.
Деревья потрескивали на утреннем морозе. Снег искрился под лучами солнца. Вагрила прищурилась и огляделась вокруг. Несколько уцелевших кур неуклюже подбежали по глубокому снегу и выжидательно скосились на нее; Вагрила взмахнула рукой, и они разбежались…
Уложив кое-что в торбу, Вагрила простилась со свекровью и вышла со двора.
Ночь она провела в поезде.
— Тетка, вот мы и в Софии, — сообщил сосед по купе. Она сошла на перрон вслед за стройным офицером. Полы его шинели развевались, в такт шагам позвякивали блестящие шпоры.
«Он мне скажет, куда идти», — подумала Вагрила, спеша за ним.
Увидев офицера, сидящие вдоль стены цыганята-чистильщики призывно забарабанили щетками по ящикам. Офицер, это был Буцев, окинул их взглядом и поставил ногу на один из ящиков. Чистильщик весело улыбнулся, и заработал щетками. Вагрила стала в сторонке. Сапоги заблестели, но лицо офицера оставалось неподвижным и, как показалось Вагриле, хмурым.