Тотка шла, покачивая на руках булыжник, сердито оглядывала прохожих, которые нечаянно толкали ее. Женщины догнали Тотку и неотступно следовали за ней.
— Поведем ее в село, чтобы была на глазах, — сказала Биязиха.
— Не пойдет. Обратно сюда прибежит. Тут с ней беда стряслась, тут, может, и опомнится.
— Дай, боже!
Тотка дошла до моста и здесь остановилась. Огляделась по сторонам и, приблизилась к статуе раба, разрывающего цепи. Положила булыжник на постамент и принялась заново заворачивать его в бумагу.
— Ну как мне ее одну-то оставить! — всхлипывая, промолвила Биязиха.
Бабушка Сыбка со смиренным видом перекрестилась.
— Позаботится о ней господь!
Митю Христову сообщили, что на него наложено взыскание и его переводят на службу в село. Впервые участок показался ему каким-то чужим. Он вышел и долго бродил по освещенным улицам города. Почувствовав усталость, он сел на скамью и задумался, опустив голову.
«Помешалась Тотка. Неужто я хотел этого… Откуда я знал, что так выйдет…»
Посидев немного, Митю Христов пошел дальше.
За забором позади церкви, на куче угля стоял маленький мальчик, озираясь по сторонам. Рядом на земле сидел на подогнутых ногах пожилой мужчина, торопливо запихивая в мешок куски угля. Митю Христов притаился за забором, наблюдая за ворами. Он не спешил. Ему было приятно стоять так в засаде, сознавая, что он может в любой момент захватить воров врасплох. Наконец мужчина поднялся, опираясь на костыль. «Одноногий», — узнал его Митю Христов, он уже встречался с ним. Мальчик спустился с кучи, чтобы пособить ему взвалить мешок на спину. Митю Христов вышел из засады. Калека, услышав его шаги, испуганно оглянулся и уронил мешок.
— Меня зовут Рангуз, — сказал одноногий, когда Митю приблизился.
— Арестуйте меня, бейте, только не штрафуйте, господин полицейский!
— Иди, иди! — сердито ответил Митю Христов досадуя, что удовольствие уже кончилось, и повел обоих в участок.
Постовой в воротах шутливо вытянулся и щелкнул каблуками.
— А ты без дела не сидишь, — заметил он Христову.
— Гулял себе, а тут они и подвернулись.
— Старайся, может, и снимут взыскание.
Митю Христов нахмурился, остро глянул на постового и процедил сквозь зубы:
— А я и не старался. Делаю то, что мне приятно.
— Начальник идет! — шепнул дежурный.
Митю Христов стал смирно.
— Когда едете? — приветливо опросил его Буцев.
— Завтра, господин начальник.
— Можете побыть в городе до воскресенья.
— Покорно благодарю, господин начальник, но делать мне здесь нечего.
— Ну, желаю вам успеха, — пожал ему руку Буцев.
Ночь опустилась на долину. Вспыхивали один за другим огоньки в селах. Покрытые снегом вершины тянулись к звездному небу, словно спасаясь от мрака. Между деревьями полз туман, застилая огоньки.
Артельщик раздал ужин — по черпаку болтушки. Партизаны быстро покончили с ней и снова улеглись на хворосте. Спустя некоторое время в ложбинке прозвучал короткий свист — сигнал. Все подняли головы — кто это идет? Из-за деревьев вышел Владо. На его светлом добродушном лице сияла улыбка.
— Вам воз приветов! — воскликнул он и взмахнул руками, показывая какой огромный воз. Партизаны заулыбались. Владо подсел к угасающему костру, грея руки. — Ах, какие там внизу ребята, — рассказывал он, — просто любо-дорого поглядеть. Чудо-ребята! Только свистни — придут. И о событиях в мире знают, о победах Красной Армии так говорят, будто с фронта сами вернулись. И не боятся. Можно сказать, что они и есть хозяева села…
— Здорово земляк! — услышал он знакомый голос и поднял голову.
Мишо Бочваров подсел к нему и тоже протянул руки к огню. Выражение лица его было какое-то странное. Глаза смотрели тревожно. Немного помолчав, он спросил:
— Как там, внизу?
— Все как надо. Славный народ. За партию, за наше дело готовы хоть в огонь.
Мишо глубоко вздохнул и отвернулся.
— Да, я слышал, что ты говорил, — сказал он и подумал: «Зачем ты притворяешься, будто не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю».
— Ты хоть поел вволю?
— А как же!
— Досыта?
— Досыта.
— Счастливый ты… А я… С той поры как в отряде ни разу не поел досыта.
— Так уж вышло — зима ведь. Как придет весна, совсем другое дело будет, — стал успокаивать его Владо Камберов.
Глаза Мишо медленно гасли под насупленными бровями. Он расшевелил угли в костре и с виноватой кривой усмешкой сказал: