Он распахнул калитку двора Караколювцев и, пошатываясь как пьяный, пошел по двору, не обращая внимания на кидающуюся на него собаку.
— Пошла прочь! — прикрикнула на нее Вагрила.
Бияз улыбнулся, обрадовавшись, что застал ее дома.
— Чему ты улыбаешься, Трифон? — недоумевающе спросила она, очень уж странной показалась ей эта улыбка.
— Бог в помощь! — приветствовал он Петкана, словно только ради этого и пришел.
— Садись! — сказала Вагрила, показывая на низенькую табуретку.
Здороваются, даже усаживают. Неужто не замечают, что он уже не тот. А может, не говорить, что он сделал ночью.
— В порядок его приводишь? — обратился он к Петкану, обмазывавшему глиной плетневую стену сарая.
— Хочешь, не хочешь, а надо, — отвечал тот.
— Это ты хорошо делаешь, — одобрил он, — надо его в порядок привести. — Он сел и закинул ногу на ногу.
— Вы слышали новость? — спросил Бияз немного погодя.
— О Мишо что-нибудь? — Вагрила даже подошла поближе.
— Третьего дня, ночью в городе убили Георгия…
— Кого?
— Партизана. Пятьсот полицейских с ним одним сражались. А он — словно из камня вытесан. Не берут его пули и все! Полицейские дом в кольцо взяли, плечом к плечу стояли, чтобы Георгий как-нибудь не выскользнул. Ну, после подожгли дом. А Георгий, как понял, что не уйти ему, облился керосином, вылез на крышу, да и вспыхнул над городом как флаг.
— Кто это тебе сказывал?
— Эту ночь Георгиевой люди звать станут… — Бияз замолчал. «Ведь муку свою пришел гасить, а говорю о другом…» Он невольно взглянул на небо, оно все также давило на него. Он поднялся и тихо заговорил:
— Я пришел сказать вам…
— О Мишо что-нибудь? — перебила его Вагрила, но почувствовала, что он скажет что-то другое, очень важное.
— Я ночью топором… человека порешил…
— Да что ты, Трифон! — вскрикнула, отступая от него. Вагрила.
— Он был товарищем Мишо и вашего Гергана.
— Трифон, да ты в своем уме?
— Я его укрывал.
— Неужто ты его… ради награды… — Вагрила впилась в него грозным взором.
— Нет… — твердо ответил Бияз. — Я его укрывал много раз вместе с Георгием, с тем самым, что сгорел. Вчера он пришел раненый. Старуха его перевязала… Ночью я видел как казнили людей и ребенка… И во мне что-то оборвалось… Как это вышло, я и сейчас в толк не могу взять… вот, как сказал… порешил я его.
— Ох, Трифон, Трифон, что ты наделал! — Вагрила положила руку ему на плечо и заплакала. И Бияз почувствовал, каким он становится маленьким, ничтожным перед нею.
— Где ж он сейчас? — спросила шепотом Вагрила, немного погодя.
— У нас.
— Пойдем!
Бияз сейчас понимал лучше, чем прежде, что он сделал, но ему от этого не стало тяжелее. Он шел позади Вагрилы, не смел поравняться с ней. Время от времени он только поднимал глаза на нее. Она знала его тайну, понимала его, и от этого ему становилось легче.
Слаб человек. Не может нести тяжесть совершенного самим же им злодеяния. Ищет с кем бы разделить эту тяжесть…
Слабым и ничтожным и ненужным чувствовал себя Бияз. Его путь уже подходит к концу. Вагрила только поддержит его, проведет еще немного и все… Но это его не пугало.
Бияз распахнул перед Вагрилой дверь. Она вошла в горницу и склонилась над убитым. Глаза его были открыты. «Это он, — узнала она Владо. Я тогда за руку с ним попрощалась…»
— Эх, Трифон, Трифон! — тихонько всхлипнула она. Бияз замер. Какой приговор она ему вынесет?
— Только бы они не узнали. Надо уберечь его от них.
— Убережем его, убережем..
Вагрила взглянула еще раз на мертвого Владо. «Не ожидал парень такой смерти, — подумала она, — боже мой, как он раненый, истекая кровью, добрался сюда, весь оборванный, на коленях полз, всю одежду изорвал».
— Обмыть его надобно, обрядить, свечку поставить…
Бияз принес все, о чем она сказала и это угнетало его. Она не кляла его, не пугала. «Вот, пришли бы сейчас товарищи Владо, схватили бы его, и ночью… Легче бы ему было… А так…»