— Иии, хо-хо-хооо! — настигали их крики с других повозок. Он оборачивался — сзади колыхался лес новых колпаков. Все это — для него и для Тотки, и против воли с его губ не сходила довольная улыбка.
Во второй повозке ехали посаженные и старший сват — Христо Семов. Он размахивал над головой петухом и устало кричал:
— Иии, хо-хо-хооо…
Веселый поток выплеснулся перед церковью. Во дворе и на шоссе стало черно от народа. Белое платье Тотки широкими волнами падало на черные башмаки с высокими каблуками. Слезая с повозки, она оперлась на руку Мишо. Женщины, заполнившие церковь бесшумно расступились перед медленно идущими женихом и невестой. Перед ними заблестело облачение священника. Мишо смотрел, как шевелится его белая борода, и все время спрашивал себя, когда же кончится венчанье. Зато Тотка с удовольствием слушала непонятные слова попа. Биязиха не сводила радостных глаз с лица дочери и все молила бога, чтобы они с Мишо были счастливы.
У входа толпились мужики и бабы. Богомольная бабушка Сыбка которая еще со старым попом водила дружбу, продавала свечи, крестики и другую церковную мелочь. Женщины смиренно крестились, ставили свечку за давно умерших родителей.
Бабушка Сыбка всем говорила одно и то же:
— Что мы за люди стали, будто и не христиане. У своей церкви ограду поправить не можем. Столько мастеров в селе, — никто палец о палец не ударит. Нехорошо это — господа своего забывать.
Сват, смущенно ощупывая трепещущего петуха, двинулся ко входу.
— Эй, погоди! — схватила его за кожух Сыбка.
— Сват я, — пробормотал он.
— И где их таких находят, что порядка не знают, — негодовала старуха.
Сват тер снегом лицо, облегченно фыркая.
— Христо, Христо, рано же ты нагрузился. Иди сюда, отдохни, когда кончат — скажу.
На улице перед церковью собрались парни. Пенчо Христов восторженно расхваливал немцев и как бойцовый петух топтался в снегу. Дене хитро подмигнул парням, чтобы не смеялись, и повернулся к нему.
— Давай, расскажи про пушку, которая обстреливала Париж в первую мировую войну.
Пенчо Христов, желая казаться выше ростом, вытягивал шею.
— Мал еще надо мной подшучивать. Вот они, молодые-то, — обернулся он к собравшимся, — совсем распустились, и государству от таких пользы никакой.
— Вот-вот, — лукаво усмехался Дене.
Подошел Стоян Влаев.
— Дядя Стоян, чего так запоздал, ступай в церковь.
— Коли я в церковь войду, на невесту никто и смотреть не станет, все на меня рты разинут, — пошутил тот.
— Да это что, сама церковь рухнет…
— Отстань, Дене, — беззлобно оборвал Стоян.
Из церкви высыпала гудящая распаренная толпа, освобождая проход молодоженам. Взявшись под руку, Тотка и Мишо чинно шли к выходу. Сыбка разбудила свата и тот, как ни в чем не бывало, подхватил расцветшую от удовольствия куму и разинул рот на молодую, будто только сейчас ее увидел.
Возница поддернул вожжи и свободной рукой поправил на сиденье полость. Полные любопытного ожидания взоры людей приятно волновали Тотку.
— Сахар, сахар! — напомнила мать. Тотка спохватилась, вынула из кармана горсть колотого сахару и бросила, затем еще и еще…
Детвора хватала сахар вперемешку со снегом и нетерпеливо следила за ее рукой. Вот как набила карманы — никак не опустеют!
Послышался конский топот. Тотка глянула — навстречу им под конвоем конных полицейских шла колонна арестантов. Полицейские остановились. Один из них толкнул вперед коня.
— Разойдись! Дай дорогу! — властно закричал он.
Тотка узнала Митю Христова. Ноги у нее подогнулись, она села. Мишо поглядел на нее. Такая, как сейчас, с тревожно расширенными зрачками, она была ему еще милее, и он ласково и успокаивающе пожал ей локоть.
Митю Христов на коне медленно надвигался на отступавшую толпу и только мельком взглянул на Тотку. Нахмурился, глаза надменно сверкнули.
— Дорогу! Дорогу! — снова закричал он.
Дед Цоню схватил его коня под уздцы, но видя, как Митю гневно раздул ноздри, отступил и только сказал:
— С отцом твоим дружбу водили… А ты… — и не договорив, махнул рукой.
— Нельзя нам дожидаться, государственных преступников ведем! — сказал Митю и махнул рукой полицейским: — Давай!