Мишо вытянулся, пристукнул каблуками, и легонько пожал протянутую руку Калушки. Затем, смущенно улыбаясь, отступил в сторону. Калушка села под деревом, и все, кроме Мишо, последовали ее примеру.
— Чего стоишь, Мишо, — сказал Владо, понимая, что тот все еще чувствует себя неловко.
— Завтра я уезжаю, — заговорила Калушка. — Я приехала не только для того, чтобы повидаться с Владо, но и с вами…
Владо, недоумевая, закусил губу.
— Партия перешла к подготовке вооруженного восстания. В городе произошел провал. Товарищи предлагают вам дезертировать…
Георгий Ваклинов поглядывал на товарищей с таким видом, будто он знает, что надо делать, но ждет, что скажут они.
— Не очень-то приятно быть первым, но так и быть — я согласен, — сказал Владо.
Калушка протянула к нему руку, и жест этот можно было толковать двояко: и как попытку остановить мужа и как желание приласкать. В этот момент она почувствовала, как тяжело ей будет без Владо. Она с какой-то запоздалой нежностью посмотрела на него.
— А ты, Руси? — спросил Георгий.
— Я не могу сейчас рисковать.
— А вообще намерен ли когда-нибудь рискнуть? — с насмешкой посмотрел на него Георгий.
— Чего ты от меня хочешь?
— Философ, марксист, самый начитанный из комитета, а смысла риска теория тебе не объяснила. Так ведь?
— Нет, не так!
— Боишься риска, боишься! — засмеялся ему в лицо Георгий Ваклинов.
— Сначала нужно хорошенько подумать, а потом уже набрасываться с обвинениями.
— Ты что же, считаешь, что партия не права?
— Этого я не сказал. Но при существующей обстановке рано уходить в горы с голыми руками. При сегодняшних победах гитлеровской Германии нечего и думать о массовости движения. Первые станут жертвой, потому что народ не пойдет за ними. Стоит ли терять людей из-за одного поспешного решения?
— По твоему выходит, что партия ошибается?
— И в партии, как и в любом другом движении, есть профессионалы. И именно потому, что борьба становится для них профессией, они теряют верное представление о чаяниях народа.
— Я и раньше знал, что ты умеешь говорить красиво. Тебя, наверно, и в партию-то из-за этого приняли. Ошиблись товарищи. Ты обманул доверие товарищей, которые тебя принимали.
— Никого я не обманывал.
— Не прикидывайся, что не понимаешь.
— А ты как думаешь, можно без теории вести борьбу? — взял себя в руки Руси.
— Я не об этом. За твоими словами кроется страх. И ничего более. Кого бы ты мне не цитировал, я тебе все то же скажу. Страх порождает все эти твои слова. А чтобы понять, что ты труслив, мне не нужно призывать на помощь Маркса.
«И как только я до сих пор не заметила, что Владо такой красивый?» — подумала Калушка, не слушая их.
— Калушка, передай секретарю, что Георгий Ваклинов скоро будет.
«Завтра уезжаю», — подумала она и эта мысль заставила ее вздрогнуть. Владо не смотрел на нее, и в темноте она жадно сжала его пальцы.
— А ты? — обратился Георгий к Мишо.
— У меня жена беременна, — ответил он и не испугался, что солгал.
«Почему Тотка отказалась пойти к врачу?» — подумал он, припоминая последний вечер. Сердце его угадывало причину отказа, и от этого ему стало тревожно и радостно. «Но почему она ничего не написала?» — спрашивал он себя и сам же отвечал: «Женщины — народ деликатный и не торопятся сообщать о таких вещах, а тем более в письмах». Спор Георгия и Руси мало занимал его и он очень скоро и вовсе забыл о нем.
Звездная пыль, как дождь, сыпалась на светлые пятна фонарей. Звуки горна всколыхнули притихший лагерь…
Клубок распутывался. Каждый день в участок приводили арестованных. Все помещения были набиты битком. Но не только это радовало Атанаса Душкова. «Наконец-то, — думал он, потирая руки и то и дело посматривая на часы. С каких пор уламываю, а только сейчас…» Сообразив, что у него уже не остается времени на то, чтобы сходить домой и переодеться, он открыл ящик стола и вытащил флакон одеколона. «А какая гордячка была», — думал он, обильно смачивая одеколоном голову и куртку. В кабинете разлился несвойственный участку нежный аромат.
Быстрый, отрывистый стук в дверь прервал ход его мыслей и он машинально нажал на кнопку.
Митю Христов на минуту отпустил парня, которого держал, и козырнул.
— Все скажет, — доложил он.
«Еще одна радость», — подумал начальник и потер еще влажные от одеколона руки.
— Садитесь.
Митю Христов посадил парня на стул, а сам вытянулся у двери.
— Я вас слушаю! — сказал Душков.
«Однажды и я надушился, когда на свидание шел», — подумал парень, уловив запах одеколона и удивленно глядя на начальника. У него были черные, блестящие волосы, и все его лицо было каким-то особенным, непривычно белым… Обманулся он. Чего хорошего может он ждать от этого человека? Парень почувствовал легкую дрожь, очень похожую на озноб. Сердце его сжалось и он невольно взглянул на свои босые ноги, выглядевшие такими же чужими на этом ковре, каким чуждым был его душе начальник.