— Товарищи! С сегодняшнего дня мы — один отряд, — сказал командир. — А выпадет снег — каждый вечер операция. Больных отправим в лазарет…
Здравко закусил рукав, сдерживая кашель. Сидевший рядом Герган невольно вздрогнул, взглянув на его неестественно удлинившиеся пальцы, — никогда еще не видел таких длинных пальцев.
Наступил вечер. Партизаны, проходя мимо Здравко, прощались с ним. Он пожимал протягиваемые руки, заглядывал в глаза товарищей. Что-то странное было в его взгляде. Он словно навсегда прощался с ними и потому старался запомнить их.
— Мы еще встретимся, — шепнула Дафинка, ласково улыбаясь, но уверенность, прозвучавшая в ее словах, показалась ему наигранной.
— До свидания! — сказал Здравко и тоже, с наигранной бодростью помахал рукой.
Дафинка побежала догонять колонну, которая уже спускалась к селу, и засевший среди деревьев мрак быстро поглотил ее.
Проводив Здравко и других больных партизан в лазарет, находящийся в глухом месте в глубине гор, Стоян Влаев и Герган возвращались на базу. Темнота уже опустилась на долину и огоньки села казались издалека тлеющими кострами. Стоян Влаев спешил. Он шел напрямик, срезая повороты тропинки. Герган едва поспевал за своим спутником, недоумевая, почему он так торопится.
— Надобно зайти в село, дело есть, — обернулся Стоян, отвечая на его вопрос. — К Мишо Бочварову заглянем.
С Мишо нужно было встретиться во что бы то ни стало. В соседних селах произошли провалы, арестовали некоторых товарищей. Может, кто не выдержит, развяжет язык, тогда полиция доберется и до Мишо. Нужно было предупредить его. Впрочем, тот, может быть, уже знает об этом, но поговорить с ним не мешало бы. Кроме того, Стояну Влаеву очень хотелось кое-что разузнать о своей семье. Дом, жена, дочь часто снились ему, занимали его думы…
Когда они спустились в долину, огоньки в селе уже погасли: в нем, как и в окрестных полях и рощах, притаился мрак безлунной ночи. Стоян часто останавливался, прислушивался. Один только раз взлаяла где-то собака, но тут же умолкла, словно испугавшись чего-то. Выйдя задами ко двору Бочваровых, Стоян некоторое время вглядывался в неподвижную темноту, затем махнул рукой неотступно следовавшему за ним Гергану. Низко пригибаясь, они подошли к дому. Стоян тихонько стукнул в окно, и тут же к стеклу приникло лицо Мишо. Он будто дожидался их прихода. Стояну показалось, что узнав его, Мишо недовольно поморщился.
Бесшумно отворилась дверь. Мишо вышел в наброшенном на плечи полушубке.
— Уж не взыщи, что мы в такую пору… — криво усмехаясь, прошептал Стоян.
Мишо, не отвечая, молча пожал руки партизанам, но в дом их не пригласил. Повел под навес.
В непроглядной тьме под навесом Стоян сразу сел, словно показывая этим, что разговор будет долгим. Герган последовал его примеру, с удовольствием вытянув усталые ноги. Сел и Мишо, зябко кутаясь в полушубок. Стояну очень хотелось расспросить Мишо о своей семье, но сперва надо было покончить с тем делом, ради которого он пришел сюда.
— Слышал об арестах? Знаешь, кого взяли? — придвинулся он к Мишо.
Тот неопределенно пожал плечами.
— Того, кто предупредил насчет тебя, — повернулся Стоян Влаев к Гергану, — тоже взяли. Замучили его в участке. Твердый человек был — не проронил ни слова.
— Знаю его, — вздохнул Герган. — Прекрасный был товарищ.
Мишо поежился. Потом сунул руки в рукава полушубка и запахнул его на груди.
— Да, попадешь им в лапы, пощады не жди. Все едино, что в самый ад попал… У коммунистов такая же плоть, как у всех людей. Может, кто и не выдержит, раскроет рот…
— Не захочет, не раскроет, — возразил Мишо, глядя на Стояна широко открытыми немигающими глазами.
— Говорю тебе, там у них будто геенна огненная, про которую в евангелии сказано, — убежденно сказал Стоян.
— Ты мне вот на что ответь, — заговорил после некоторого молчания Мишо. — Ежели бы в полиции прознали про меня, то ведь не сидел бы я сейчас с вами, забрали бы и меня, так?
— Так, — согласился Стоян.
— Стало быть, выдержали товарищи, не выдали, — с торжеством заключил Мишо.
— Ишь ты, как он себя успокаивает, — усмехнулся Стоян. — А может, в полиции знают, может, уже следят За тобой — с кем встречаешься и все такое… Тебе одна теперь дорога — в лес. Верно, наш путь розами не усеян, но уж коли сложишь голову, так люди будут добром твое имя поминать.