Геворкян: …Чтобы вынырнул не с пустыми руками.
Песков: Нет, хочется, чтобы он видел, как это выглядит. Это совершенно нормальное явление.
Таратута: Коль возникла такая тема, то можно я спрошу?
Песков: Я прошу прощения, я скажу еще одну вещь. В целом, насчет легенд и так далее — Путин вообще не нуждается ни в пресс-секретарях, ни в имиджмейкерах, ни в пиар-службах, ни в ком.
Монгайт: То есть он сам решает, что он делает?
Песков: На самом деле, чаще всего он сам…
Монгайт: Вам не трудно работать в этой ситуации?
ПЕСКОВ: КОНЕЧНО ТРУДНО. А КТО ГОВОРИЛ, ЧТО ЛЕГКО? НИКТО НЕ ГОВОРИЛ.
Таратута: Я все к слову о легендах. Вам и вашему товарищу по аппарату, господину Калимулину, приписывают авторство другой выдающейся сцены, когда тушили пожары в 2010 году. Мы помним, что премьер был в поле, тушил пожар, а президент был в рабочем кабинете. И вот такое распределение ролей, когда они говорили по телефону…
Геворкян: Между березками, по большому телефону.
Таратута: Говорят, что это срежиссировано. Действительно, это должно было быть срежиссировано, потому что кого-то надо было посадить в кабинет, а кого-то — в поле. Оттуда родилась журналистская сентенция и общее впечатление, что премьер — человек дела, очевидно, если он в поле, а президент — человек слова, потому что он отдает распоряжения. Это распределение ролей правдиво? Действительно ли аппараты работали так?
Малыхина: В чем все-таки вопрос, если конкретизировать?
Таратута: Почему березки, как родилась такая сцена?
Геворкян: И кто автор сцены, режиссер?
Песков: Я вам расскажу. Это было в Выксе, если я не ошибаюсь, это был поселок, который сгорел. И когда все это началось, там прошел первый верховой пожар. Ранее никто, и Путин, не знал, что это такое. Когда объяснили, что это штука, которая летит со скоростью под 100 километров в час, от которой убежать невозможно, которая уничтожает все, как взрыв… Там было озеро шириной 250 метров, и огненный шар его перепрыгнул. И когда Путин приехал к людям, у которых только что все сгорело, — вы помните кадры, когда тетка одна его за грудки взяла и трясти начала? И вы думаете, это можно срежиссировать?
Геворкян: Это — нет, а сцену разговора — можно.
Песков: Теперь представьте, что после этого, после того, как он провел совещание с оперативными службами, — говорить было тяжело, потому что дышать было невозможно, все было в сизой пелене, — мы поехали обратно на аэродром. И пока мы ехали, позвонили связисты и сказали, что президент просит Путина выйти на связь.
Геворкян: И тут поставили камеры.
Малыхина: И Путина к березкам в голубой рубашке.
Песков: Камеры у нас всегда с собой. Просто была такая ситуация, когда нужно было показывать все, чем занимается руководство. Поэтому моя коллега Наташа Тимакова обеспечила съемку там. У меня здесь стоял и грохотал автобус, там — дизель-генератор, а там — самолет заведенный. И мы пошли к березкам, встали, чтобы не так шумно было, и у березок сняли.
Геворкян: А может быть ситуация, когда вы, условно, говорите: «Владимир Владимирович, давайте сейчас не будем раздеваться у доктора»? А он говорит: «Буду». Может ли быть ситуация, когда вы говорите: «Лучше все-таки для картинки этого не делать», — а он говорит: «Я сам знаю, что делать»?
Песков: По крайней мере, не только я, но и многие из тех, кто работает вместе с ним, в этом, наверное, их обязанность, — высказывают какие-то рекомендации. Он или прислушивается, или нет.
Монгайт: Я хотела бы рассказать историю из личной биографии…
Песков: Чьей?
Монгайт: Своей. Когда я работала на телеканале «Культура», внутри компании нам рекомендовали в авторских программах, исключая новости, стараться не показывать Владимира Владимировича Путина. Потому что он может обидеться. Скажите, на что он обижается? Он обидчивый?
Песков: Ровно так же, как и все люди. Знаете, если не критика, а оскорбление — он обижается по-человечески. На критику никогда.
Монгайт: А вы его бережете от критики?
Песков: Нет. Поверьте, нет. Показываем все: и самое обидное, и самое конструктивное.
Геворкян: Дима, а почему он так обижен на Ходорковского? Прямо какая-то личная…
Песков: Потому что Ходорковский — преступник. Он сидит в тюрьме.
Геворкян: Ну, мало ли — преступник. Путин про него говорит с неподдельной страстью.