Удалить своего заместителя и возможного преемника на посту командующего фронтом Мерецкову, безусловно, хотелось. И, конечно, когда представился случай запереть Власова в окруженной армии, вдалеке от средств связи со Ставкой, Мерецков не упустил его. Тем более что и причина удаления была вполне уважительной — 2-я Ударная армия находилась в критическом положении, и присутствие там заместителя командующего можно было объяснить этой критической ситуацией.
Дальше же возникают разночтения. Некоторые исследователи полагают, что Власов восьмого апреля вернулся вместе с комиссией в штаб фронта. Между тем сохранилась лента аппарата Бодо, зафиксировавшая переговоры Мерецкова с членами Военного совета 2-й Ударной армии, которая свидетельствует о противоположном.
Мерецков (Зуеву): Кого выдвигаете в качестве кандидата на должность командарма?
Член Военного совета Зуев: На эту должность кандидатур у нас нет. Считаю необходимым доложить вам о целесообразности назначения командующим армией генерал-лейтенанта Власова.
Власов: Временное исполнение должности командующего армией необходимо возложить на начальника штаба армии полковника Виноградова.
Мерецков и Запорожец (Власову): Считаем предложение Зуева правильным. Как вы, товарищ Власов, относитесь к этому предложению?
Власов: Думаю, судя по обстановке, что, видимо, придется подольше остаться в этой армии. А в отношении назначения на постоянную должность, то, если на это будет ваше решение, я его, конечно, выполню.
Мерецков: Хорошо, после нашего разговора последует приказ.
Приказа о назначении Власова командующим 2-й Ударной армией так и не последовало. Власов оставался заместителем командующего фронтом…
Спихивая своего преемника в гибнущую, окруженную армию, Кирилл Афанасьевич шел на серьезное нарушение порядка. Обычно назначение нового командующего происходило в присутствии представителя Ставки. Процедура, может, и бюрократическая, но необходимая. Ставка должна была представлять, какую армию принимает новый командующий.
Что значило такое назначение для Власова, тоже понятно. Он оказался в армии, неспособной сражаться, и сам не мог ни вытребовать дополнительных резервов, как это обыкновенно делалось при назначении (вспомните рассказ о назначении во 2-ю Ударную Н. К. Клыкова), ни просто объяснить представителю Ставки, что он уже такой принял армию. Напомним, что, согласно докладам К. А. Мерецкова, армия сохраняла боеспособность, снабжение ее шло нормально, и она готова была и дальше наступать на Любань…
Бывший сослуживец Власова по 4-му механизированному корпусу (этим корпусом Власов командовал в начале войны), бригадный комиссар Зуев, столь неосмотрительно «порадевший» Власову при нынешнем назначении, наверное, не понимал всего трагизма положения армии и самого Власова, но Власов не понимать этого не мог. Он не мог отказаться от назначения, но и сделать что-либо для спасения армии тоже не мог.
Однако и Власов даже и не догадывался тогда, насколько неблагоприятным окажется для него генеральский пасьянс, раскладываемый в штабах…
Увлекшись реализацией комбинации, связанной с устранением возможного преемника, Кирилл Афанасьевич Мерецков просмотрел опасность, подкравшуюся совсем с другой стороны.
В конце марта, когда недоучившиеся лейтенанты ходили в штыковую, чтобы, выстилая своими телами топи болот, пробиться к окруженной армии, генерал М. С. Хозин провел в Москве блистательную штабную интригу. Доложив в Ставке, что Любанская операция сорвалась из-за отсутствия единого командования войсками, он предложил объединить Ленинградский и Волховский фронты, возложив командование ими на него, Хозина.
Возможно, что Хозин и сам понимал, насколько трудно будет командовать девятью армиями, тремя отдельными корпусами и двумя группами войск, а заодно и Балтийским флотом, разделенными к тому же занятой противником территорией… Но ведь для другого и задумывалось объединение. Уже прибыл в Ленинград Говоров, и Михаилу Семеновичу, оказавшемуся почти в таком же, как и Мерецков, положении, нужно было позаботиться о создании достойной генеральской должности для себя.
Это и было осуществлено. 23 апреля по решению Ставки Волховский фронт преобразовали в Волховскую особую группу Ленинградского фронта. Говоров остался в Ленинграде, а Хозин отправился командовать армиями Кирилла Афанасьевича Мерецкова.
Мерецков узнал об этом только тогда, когда генерал Хозин с директивой Ставки в кармане «ив весьма веселом настроении» появился в штабе фронта.
Штабную игру Кирилл Афанасьевич проиграл. Его контринтрига — Мерецков, пытаясь сохранить фронт, докладывал в Ставке о необходимости ввода в район прорыва 2-й Ударной армии 6-го гвардейского стрелкового корпуса — успеха не имела. Кириллу Афанасьевичу холодно объявили, что судьба 2-й Ударной армии не должна волновать его, поскольку он назначен заместителем командующего Юго-Западным фронтом.
Новое назначение для Мерецкова было понижением в должности, и он тяжело переживал, еще не зная, что как раз это понижение и спасет всю его карьеру.
Для судьбы Андрея Андреевича Власова реорганизация фронтов обернулась катастрофой. Ставка так и не утвердила его в должности командующего 2-й Ударной армией, а должность заместителя командующего фронтом пропала вместе с самим фронтом. «Сталинский полководец» — так должна была называться книга об Андрее Андреевиче, которую уже писал майор К. Токарев, — оказался как бы подвешенным в воздухе. Из состояния «забытости» его могла вывести только победа, но никаких, даже мнимых побед, 2-я Ударная одержать уже не могла.
Ранняя весна 1942 года надежнее, чем немецкие дивизии, заперла 2-ю Ударную в болотах, и к концу апреля ее судьба определилась бесповоротно.
Обмороженные, изголодавшиеся, завшивевшие бойцы недели и месяцы — без смены! — проводили в болотных топях, и только смерть могла избавить их от мучений.
Отрапортовав в Ставку, что коммуникации армии восстановлены, К. А. Мерецков обманул Москву. Установленным под его руководством коридором невозможно было снабжать армию, и уже с середины апреля хлеба выдавалось менее половины нормы, других же продуктов вообще не было. Некомплект в дивизиях доходил до семидесяти процентов. Танковые части лишены горючего, артиллерия — снарядов.
Мы уже цитировали воспоминания связиста Ивана Дмитриевича Никонова о том, как прорывала 2-я Ударная армия немецкую оборону. Послушаем его рассказ о том, что стало с армией в конце апреля.
«…В полку было несколько десятков человек. Подкреплений больших не было. Если и поступало десятка по два человек, и то в основном из расформированных тыловых частей. Но надо было показывать, что мы еще сильны, и мы сначала вели наступательные операции. Хотя артиллерии у нас не было, а патроны — поштучно. Оставленное гусевцами орудие было без снарядов. Вновь прибывающие из тыловых частей пока имели только силу. Таскали на себе снаряды, патроны со станции Дубовик. От гусевцев остались и две лошади, не могущих идти. Их съели. Потом собрали потроха, брошенные ноги, кожу, кости. Сухарей иногда давали граммы. Старшина Григорьев И. Н. всегда скрупулезно их делил. Один отвернется, чтобы не видеть паек, а другой, показывая на пайку, кричал: «Кому?». Отвернувшийся называл фамилию. Место болотное, кушать нечего, зелени нет. У пехотинцев лопаток нет, а в болоте яму не выроешь, и так вода. Из мха, прошлогодних листьев, сучьев нагребешь вокруг себя бруствер и лежишь. Немец твое место засекает, высунешься — сразу убьет. Что рука достает, то и ешь. Появились случаи самоуничтожения. Сначала одиночные, потом сразу трое, из них двое командиров. Комиссар Ковзун собрал нас, кто мог прийти, и стал говорить: «Это же недопустимо! Это — ЧП! Надо провести решительную работу по этому вопросу, против таких действий!» В разборе выяснилось, что они от голода обессилели и не могли уже повернуться. Все молчали, только я спросил: «Ну, а что делать? Когда уже совсем обессилели? Не сдаваться же немцам?» Комиссар ничего не ответил…»