И снова пили, снова водили хороводы, увязая в глубоком снегу, снова провозглашали тосты, и горел костер, и темные тени метались возле него, и летели искры в черное звездное небо…
И кто-то засомневался было, хорошо ли так уж гулять, все-таки двадцать пять лет со дня смерти, но тут сразу:
— Не умер Рубцов… Сегодня же только тринадцатое января… Не умер…
А потом снова расселись по автобусам и снова двинулись в путь. И уже не пройти было по автобусу, еще больше прибавилось в проходе павших бойцов, а за окном бежали в темноте покрытые снегом поля с редкими, затерявшимися в темноте огоньками. Поля сменялись чернеющими лесами, потом снова вырывался автобус в поля… И сквозь хмель все еще звучали в памяти некончающиеся стихи:
И сквозь дремоту как-то рассеянно думалось, что последние строки, построенные на очень точном описании вспыхивающего и затихающего по мере продвижения машины по деревенской улице собачьего лая, снова возвращают читателя в зыбкую полуреальность, из которой и возникло стихотворение. И что было — реальные люди приезжали в гости или просто возникло и пропало окутанное сонной дымкой видение — уже не разобрать, не вспомнить… Растворенность в пейзаже, абсолютное ощущение природы столь разлиты в поэзии Рубцова, что порою и герой их становится подобным озеру или полю в наползающих на него сумерках, и если бы могло чувствовать поле или озеро, то такими и были бы ощущения — то ли тень облака промелькнула в воде, то ли ночная птица пролетела, по-прежнему дрожит в лунном свете вода, и не разобрать ничего в этом дрожании. Заглядевшись на лунный свет на воде, сияющий из стихов Рубцова, и задремал я в нашем притихшем автобусе…
На следующее утро в гостинице, когда вспоминали мы эту поездку, меня уверяли, что никакого- костра не было, никто не разводил его… Ну как же не было, если отчетливо помню я и красноватые отсветы огня на снегу, и искры, улетающие в темное звездное небо… Что же это было, если не костер?
ОТЕЛЬ «СЕВЕРНАЯ КОРОНА»
Последние часы митрополита Иоанна
2 ноября 1995 года в гостинице «Северная корона» на Карповке должна была состояться презентация по случаю пятилетней годовщины банка «Санкт-Петербург»…
Пять лет, конечно, не юбилей. Но, с другой стороны, последняя пятилетка — целая эпоха. Распалась великая держава, разрушена мощнейшая экономика, нищета вошла в русские дома, страна стремительно вымирает. Но это опять-таки — с одной стороны. А с другой — скоплены гигантские состояния, совершены головокружительные карьеры… Новым хозяевам жизни было что вспомнить, подводя итоги минувшего пятилетия, было за что поднять бокалы.
И, наверное, собираясь на предстоящий банкет, и вспоминали, и подытоживали… Но, конечно, никто и предположить не мог, что сегодняшнему «сходняку» суждено будет перейти из разряда событий частной жизни в исторические, черной страницей войти в историю всей Россий…
Ничто, ничто не предвещало такой опасности. Только переменчивая питерская погода резко ухудшилась к вечеру. Грязными тучами затянуло после обеда небо, сразу стемнело, густо повалил снег.
В этом снегу и вязли пробирающиеся к «Северной короне» иномарки.
В ночь на 2 ноября в келье митрополита Санкт-Петербургского и ладожского владыки Иоанна долго не гас свет.
Уходящий день, по церковному календарю — 19 октября, день памяти святого мученика У ара, день перенесения мощей преподобного Иоанна Рыльского, тезоименитства святого Иоанна Кронштадтского, день прославления новомучеников российских, для владыки выдался хлопотным, беспокойным. Накануне по неизвестной причине — ее так и не удалось выяснить — начисто выгорел свечной цех возле семинарии на Обводном канале. Епархия осталась без своих свечей. Еще — пришло приглашение на презентацию пятилетней годовщины банка «Санкт-Петербург». Нужно было решать — ехать туда или нет. Первый порыв — отказаться от приглашения — вступал в противоречие с доводами рассудка. На презентации будут богатые люди, в помощи которых после разорительного пожара епархия остро нуждалась. Кроме того, до владыки дошли слухи, что на презентации появится и мэр Собчак.
Уже два года, после осени девяносто третьего, владыка не мог встретиться с ним. Встреча же была необходима. Два года не решался, казалось бы, решенный вопрос о возвращении Александро-Невской лавры православной церкви.
Последняя ночь владыки Иоанна в нашем мире… Никому не ведомо, что думал, что чувствовал он в эти часы. Дневник, последнюю запись в котором митрополит сделал утром, скрыт. Впрочем, возможно, и не записал владыка в дневнике о предчувствиях, томивших его. Известно только, что в эту ночь он долго не мог заснуть, возможно, читал — владыка сам обмолвился домочадцам — принесенную из типографии книгу Александра Руцкого «Кровавая осень». И без риска ошибиться можно предположить, как, отвлекаясь от описания кровавой бойни, устроенной нынешними правителями в Москве, снова и снова думал владыка о предстоящей встрече с Собчаком.
Все близко знавшие митрополита Иоанна свидетельствуют, что он был мягок и добр. Не считаясь со своим высоким саном, охотно вникал в заботы нуждающихся людей, оказывал им духовную, а порою и материальную поддержку. Он был исключительно скромен в быту. Носил заштопанную старенькую рясу, постоянно ограничивал себя в питании. Свою пенсию владыка так ни разу и не держал в руках. Когда назначили ее, выписал доверенность и поручил раздавать деньги нуждающимся. Личных врагов у владыки не было, но он всегда любил вспоминать завет святителя Филарета:
Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагами Божьими…
Еще он часто повторял слова святого отца Иоанна Кронштадтского:
Помни, что Отечество земное с его церковью есть преддверие Отечества небесного.
С врагами Отечества и врагами Божьими владыка никогда не искал компромиссов. Твердо, как не подлежащий обжалованию приговор, звучал тогда его мягкий голос:
Законы Божеские — законы милосердия и сострадания, любви, красоты и истины — отвергнуты и попраны… Государственная власть с откровенным цинизмом попирает уже и законы человеческие, ею же самой созданные…
Да… Этот мягкий и нетребовательный в быту человек умел быть и твердым, и решительным. Он никогда не заискивал перед власть предержащими. Так было, когда он возглавлял Самарскую епархию, но все тогдашние нелады с властями не шли ни в какое сравнение с тем, что началось в Санкт-Петербурге, когда мэром избрали Собчака.
Совершенно изуверские формы приняли при Собчаке гонения на Русскую Православную Церковь. Открыто противодействовать возрождению православия Собчак не решался, но он сделал все, чтобы вытеснить православие из города при помощи различных сект, со всех концов света хлынувших в наш город. Заезжие проповедники получали лучшие концертные залы, им отдавалось эфирное время. Санкт-Петербург становился столицей сектантов всех мастей.