Митрополит Петроградский и Гдовский
12 марта 1922 года
№ 404
В ПЕТРОГРАДСКИЙ ГУБИСПОЛКОМ
В заявлении от 5 марта 1922 г. за № 372 мною было указано, что передача церковных ценностей может состояться только при наличии' следующих трех условий:
1) что все другие средства и способы помощи голодающим исчерпаны;
2) что пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим;
3) что на пожертвование их будет дано благословение и разрешение высшей Церковной власти.
Со всею определенностью указывая на необходимость выполнения поименованных условий «в форме, не оставляющей никакого сомнения для верующего народа в достаточности необходимых гарантий», я в то же время вопрос о форме выполнения этих условий оставил открытым, так как полагал, что до выяснения приемлемости самых условий всякие рассуждения о форме являются преждевременными и нецелесообразными.
В день подачи мною указанного заявления я был вызван в Смольный в заседание Комиссии по изъятию церковных ценностей… Оглашенный лично мною на означенном заседании текст поданного мною заявления не вызвал никаких возражений по существу. Это обстоятельство в связи с последовавшими по содержанию обращения заявлениями Представителей Власти (о недопустимости насильственного отобрания ценностей, о реализации жертвуемых ценностей самими верующими под контролем Городской Власти, о предоставлении Церкви права благотворительности чрез открытие, например, питательных пунктов при храмах, о непосредственной закупке хлеба с иностранных пароходов и пр.) не оставили во мне никакого сомнения в том, что выраженная в моем заявлении искренняя готовность Церкви прийти на помощь голодающим на условиях, ею указанных, понята и оценена Представителями Власти по достоинству. Я тем с большим удовлетворением принял все вышепоименованные заявления Представителей Власти, что они самым убедительным образом рассеивали предубеждения многих верующих людей, склонных видеть и утверждать, что предпринятый по изъятию ценностей шаг преследует цель, ничего общего с помощью голодающим не имеющую.
Однако, к глубокому моему огорчению, появившиеся вскоре в газетах отчеты о заседании в Смольном, неправильно освещавшие ход происходившей там беседы, поколебали мое первоначальное впечатление, а затем сообщение командированных мною на особое заседание комиссии в Губфинотдел моих представителей решительно меня убедило в полном несоответствии заявлений, сделанных в моем присутствии на заседании в Смольном, с вопросами, поставленными на обсуждение в комиссии в Губфинотделе.
На заседании в Смольном мне было предложено назначить двух своих представителей в комиссию по разработке деталей предъявленных мною условий. В действительности же мои представители оказались в составе Комиссии по ПРИНУДИТЕЛЬНОМУ изъятию церковных ценностей. Таким образом создалось положение, при котором Мои представители в комиссии должны в сущности способствовать Гражданской Власти безболезненному осуществлению неправомерного, по каноническим правилам, посягательства на церковное достояние, являющееся, по нашей вере, достоянием Божиим.
Ввиду создавшегося положения и в предупреждение дальнейших недоразумений и неправильных истолкований моих словесных и письменных обращений считаю долгом сделать следующее пояснение к моему письменному заявлению от 5 марта с.г. № 372.
1. Вновь подтверждаю полную готовность вверенной мне Церкви Петроградской со всем усердием прийти на помощь голодающим, если только ей будет предоставлена возможность проявить свою благотворительную деятельность в качестве самостоятельной организации.
2. Если при развитии своей благотворительной деятельности Церковь исчерпает все имеющиеся в ее распоряжении на голодающих средства, а именно сборы: среди верующих денег, церковных ценностей, не имеющих богослужебного характера, продовольствия, вещей, займы и пр., а нужды голодающих и умирающих от голода братьев наших означенными источниками покрыты не будут, тогда я признаю за собой и моральное, и каноническое право обратиться к верующим с призывом пожертвовать на спасение погибающих и остальное церковное достояние вплоть до священных сосудов и исходатайствовать на такое пожертвование благословение Святейшего патриарха.
3. Только при указанной в § 1 и 2 самостоятельной организации благотворительной деятельности Церкви и возможно каноническое разрешение вопроса об обращении церковных священных ценностей на помощь голодающим. Немедленное же изъятие священных предметов без предшествующего ему использования Церковью всех других доступных ей средств благотворения является делом неканоничным и тяжким грехом против Святой Церкви, призвать на который паству значило бы обречь себя на осуждение Святой Церкви и верующего народа.
4. Настаивая на предоставлении Церкви права самостоятельной организации помощи голодающим, я исходил из предположения, что нужды голодающих столь велики, что Церковь вынуждена будет при развитии своей благотворительной деятельности отдать на голодающих и самые священные предметы свои, использовать которые по канонам и святоотеческим примерам может только непосредственно сама Церковь.
Если же предоставление Церкви самостоятельности в деле помощи голодающим будет признано почему-то нежелательным, то тогда Церковь, отказываясь, в силу канонической для себя невозможности, от передачи священных предметов, все же примет самое широкое участие в помощи голодающим, но только путем сборов денег, продовольствия, вещей и церковных ценностей, не имеющих богослужебного характера, и передаст Гражданской Власти все собранные суммы и предметы для израсходования их на голодающих и без требования даже какого-либо контроля со стороны Церкви.
Там, где свободе Архипастыря и верующего народа не положено предела, мы можем пойти даже дальше, чем это принято в обычных формах общественной жизни, где же она встречается с ясными и твердыми указаниями канонов, там для нее нет выбора в способе исполнения своего долга, и я, и верующий народ, послушные Святой Церкви, должны исполнить этот долг, вопреки всяким требованиям, тем более что самое дело помощи голодающим от этого нисколько не пострадает, а лишь изменится форма вспомоществования церковными ценностями, которые будут использованы для голодающих, но только не через чужих Церкви лиц, а чрез освященные руки пастырей и Архипастырей Церкви.
5. Если бы указанное в сем (письме. — Н. К.) предложение мое о предоставлении Церкви права быть самостоятельной организацией помощи голодающим Гражданскими Властями было принято, то мною немедленно был бы представлен проект Церковной организации помощи голодающим на рассмотрение и утверждение его Гражданской Властью. Если же такого согласия не последует и равным образом Церкви не будет предоставлено право благотворения и в ограниченной форме, то тогда мои представители на комиссии будут мною немедленно отозваны, так как работать они мною уполномочены только в Комиссии помощи голодающим, а не в Комиссии по изъятию церковных ценностей, участие в которой равносильно содействию отобрания Церковного достояния, определяемому Церковью как акт святотатственный.
6. Если бы слово мое о предоставлении Церкви права самостоятельной помощи голодающим на изъясненных в сем основаниях услышано не было и Представители Власти, в нарушение канонов Святой Церкви, приступили бы без согласия ее Архипастыря к изъятию ее ценностей, то я вынужден буду обратиться к верующему народу с указанием, что таковой акт мною осуждается как кощунственно-святотатственный, за участие в котором миряне, по канонам Церкви, подлежат отлучению от Церкви, а священнослужители — извержению из сана.
Вениамин, Митрополит Петроградский[31]
Письмо было написано митрополитом Вениамином в воскресенье, а в понедельник, 13 марта, состоялось заседание правления Общества православных приходов, где владыка зачитал свое послание.
У присутствующих это письмо вызвало противоречивые впечатления. Часть членов правления узрела в нем соглашательские настроения. «Я считал письмо митрополита соглашательским, мотивируя тем, что в Москве настроение в этом положении весьма твердое и что в Петрограде нужно держаться той же тактики». (Г. Ф. Чиркин. Т. 1, л. 114). Другие же члены правления, напротив, огорчились непримиримости и резкости тона владыки. «Меня удручало в письме то, что осложнялось положение, исчезал последний контакт церковной и гражданской власти» (Н. К. Чуков. Т. 5, л. 400).