Выбрать главу

Отметим сразу, что Иудой, как это было установлено на процессе, тогда митрополит Вениамин Введенского не называл. Слово «иуда» услышал только один Введенский, и обвинители потратили массу времени на процессе, чтобы установить этот факт. Если кто-то еще и не знал, что Введенский назван Иудой, теперь узнал об этом совершенно определенно. Приведем одну сценку, разыгравшуюся на процессе, рисующую, кстати сказать, некоторые странности дружбы Александра Ивановича Боярского с Александром Ивановичем Введенским.

Смирнов. Был такой случай, когда в вашем присутствии митрополит предъявил Введенскому обвинение в измене Церкви? Потрудитесь, пожалуйста, установить факт и точно ответить.

Боярский (так и хочется тут поставить ремарку: весело. — Н. К.). Относительно Иуды, что ли? Я сейчас расскажу… В контексте вот как было… Митрополит в неделю православия — это первая неделя Великого поста — служил в Исаакиевском соборе и говорил в алтаре речь к духовенству после причащения, в котором призывал их — я там не был — к миру и единению…

Смирнов. Я вас не спрашиваю, где вы не были. Давайте договоримся, где вы были.

Боярский. Но это имеет известное значение… Я с конца тогда начну. Я начну тогда с собрания пастырей, которое было созвано по моему как бы настоянию в Великий понедельник в квартире митрополита. Открывая собрание, митрополит сказал: «Вот недавно, в начале поста, мы молились в Исаакиевском соборе, и там после Евхаристии я призвал всех к единству и миру, чтобы не нашлось среди нас такого человека, как Иуда, который, взявши хлеб от Христа, потом лобызанием предал его… Так вот… В настоящее время мир нарушен. Внесено разделение. Явились два протоиерея, Боярский и Введенский, которые внесли разделение в нашу среду своим воззванием.

Смирнов. Нельзя ли точнее и в двух словах. Относительно Иуды…

Боярский. Конечно, можно было понять, что это про нас.

Смирнов. Значит, вы точно здесь поняли, что Иуда имеется в виду Боярский и Введенский.

Боярский. Я предательством не занимался, поэтому на свои счет не принял»[54].

Замечательный ответ. По-видимому, Боярский хотя и пользовался услугами ГПУ для осуществления переустройства Церкви, но расплачиваться за них предоставлял Александру Ивановичу Введенскому. Тот и списки подлежащих аресту священников составлял, и текущую агентурную работу вел. Стыдился Александр Иванович этой работой заниматься, переживал, но работал… А верный соратник, оказывается, его же и презирал за это…

Впрочем, мы уже говорили, что неблагодарное дело выяснять, кто из двух иуд является большим иудой. Поэтому вернемся на собрание настоятелей петроградских храмов, что состоялось в понедельник на Страстной неделе на квартире у митрополита.

Введенский уверял следователя Нестерова, что, когда он изобличил ложь митрополита Вениамина, показав мандат № 817, это «произвело на всех впечатление не в пользу митрополита»[55].

Но это опять-таки слова Введенского. Это Александру Ивановичу только показалось, будто он обличил митрополита… Сам владыка не унизился до объяснений, как получил Введенский мандат. И о Введенском, и о Боярском он уже сказал, дал оценку их письму. Оправдываться же митрополит посчитал излишним. Нужно было не оправдываться, а поискать выход из тупиковой ситуации, в которую по вине Введенского была поставлена Церковь. Отвечал-то за свою епархию митрополит, а не какой-то Введенский…

Как вспоминают очевидцы, Вениамин очень сдержанно говорил на собрании. Еще сдержанней он рассказывал о собрании на процессе.

«В понедельник на Страстной неделе. настоятелей петроградских церквей для реабилитации в глазах духовенства Протоиереев Боярского и Введенского я не собирал. Я собрал их по предложению Боярского, чтобы заранее поставить духовенство в известность о предстоящем апрельском воззвании. Я огласил воззвание и соглашение, которое у меня состоялось в Смольном»[56].

Обратим внимание на местоимение, употребленное митрополитом. Соглашение состоялось у меня. Не у Введенского, а у митрополита Вениамина. Всю ответственность митрополит Вениамин принял на себя.

И хотя и не все настоятели понимали митрополита, но уверенность его успокоила почти всех. Как свидетельствовал протоиерей Семен Иванович Бычков: «Ни по поводу воззвания, ни по поводу позиции, занятой митрополитом, никто на этом собрании не высказывался».

Одобренное воззвание гласило:

«…если гражданская власть, ввиду огромных размеров народного бедствия, сочтет необходимым приступить к изъятию и прочих церковных ценностей, в том числе и святынь, я и тогда убедительно призываю пастырей и паству отнестись по-христиански… Со стороны верующих совершенно недопустимо проявление насилия в той или иной форме… При изъятии церковных ценностей, как и во всяком церковном деле, не может иметь место проявление каких-либо политических тенденций».

Между прочим, одобренный текст митрополит поручил отнести в Смольный все тем же протоиереям — Боярскому и Введенскому.

Введенский, поняв, что митрополит опять просит его об одолжении, попытался было снова поторговаться о необходимости «реабилитации», но митрополит решительно и сурово пресек этот разговор. Введенский хотел обидеться, но тут его одернул Боярский.

— Брось! — сказал он. — Не стоит обращать внимания.

«Я смотрел так… — рассказывал потом Боярский на процессе, — что митрополит отгораживает себя от нас, чтобы духовенство поняло, что он стоит на нейтральной почве и на этой нейтральной почве хочет предложить это воззвание как единственный выход. А для меня нужно было, чтобы это воззвание было подписано».

Глава девятая

Сейчас, семьдесят пять лет спустя, воссоздавая события минувшего времени, то и дело ловишь себя на ощущении, что митрополитом Вениамином была совершена какая-то ошибка. Бели бы вот тут повел он себя гибче или, наоборот, менее доверчиво, если здесь выступил бы сдержанней, а тут решительней, вот тогда-то… И тут же обрываешь свои нелепые и несуразные мысли… И не только потому, что у истории нет сослагательного наклонения… Не только потому, что в отличие от нас митрополит Вениамин был святым и видел то, что недоступно нам… Все наши предположения ошибочны потому, что основываются на существовании причинно-следственной связи между событиями. Однако если приглядеться внимательней, то нетрудно увидеть, что последующие события во всей истории с изъятием церковных ценностей не вытекают из предыдущих, а пристраиваются в полном соответствии с планами задумавших это действо режиссеров.

Голод в Поволжье не являлся причиной изъятия, он служил лишь маскировкой задуманной акции. Неизбежные инциденты, происходившие при изъятии, не были организованы духовенством и не могли служить причиной репрессий… В напоре злой, сатанинской силы смешивались причины и поводы, следствия и выводы, рвалась причинно-следственная связь и, кажется, деформировалось само время. Оно уже не текло естественно и необратимо, а закручивалось, то меняя свое направление, то останавливаясь совсем. Как бы ни поступал в этом времени митрополит Вениамин, любой шаг его все равно оказался бы неверным, ибо последующая ситуация все равно бы была пристроена так, чтобы самый правильный и разумный поступок казался абсурдным и нелепым…

Приступая к работе над этой книгой, я добросовестно изучил все огромное, двадцатисемитомное «Дело № 36314», подшивки газет за 1922 год, воспоминания очевидцев, другие документы. Многое прояснилось, многое получило вполне разумное объяснение. Неясным и необъяснимым и по сей день остается главное: как удалось противостоять нашим священномученикам злым, сатанинским силам, разбушевавшимся над Россией в 1922 году. Можно кропотливейшим образом выстроить из многочисленных показаний и воспоминаний ту или иную сцену, можно почти безошибочно установить, почему тот или иной персонаж говорил именно эти слова, а не другие, куда он пошел, что сделал. Но все равно за пределами наших реконструкций остаются почти все действия митрополита Вениамина, а главное — то, как он это делал. Увы… Слишком ничтожны наши силы, чтобы подняться на ту духовную высоту, на которой находились наши священномученики, слишком слабо наше духовное зрение, чтобы различить то, что видели они… Мы вынуждены ограничиваться лишь внешней стороной происходящего, констатацией результата, который был достигнут невидимой и непостижимой для нас работой…

вернуться

54

Там же. Т. 12, л. 236–237.

вернуться

55

Дело. Т. 1, л. 382.

вернуться

56

Там же. Т. 5, л. 360.