На допросе 27 мая Лука Тимофеевич Злотников прямо сказал об этом: «История с этими воззваниями, по моему мнению, является сплошной провокацией со стороны лица, а может быть, и группы лиц, желавших на этом деле создать себе шерлокхолмсовскую репутацию и деньги. Они разослали эти воззвания в небольшом количестве лицам, которых они хотели дискредитировать, и лицам, перед которыми им необходимо было в вышеозначенных целях (карьера и деньги) показать свою находчивость и усердие».
Трудно, трудно не нервничать, когда твое детище подвергается таким нападкам. И Моисей Соломонович задергался. Вместо планомерного перетряхивания населения Петрограда он начал производить самые неожиданные аресты.
Хотя и в этих неподготовленных, неотрежиссированных арестах тоже была своя логика. Моисею Соломоновичу срочно нужно было пополнить погромную организацию реальной силой, и чекисты в последние дни мая хватают офицеров из полка охраны г. Петрограда, сотрудников «Частного бюро личной и имущественной охраны», представителей союза квартальных старост… А чекист Иосиф Фомич Борисенок был направлен даже в Бюро частного розыска. Непонятно, какие сведения о «Каморре» рассчитывал найти там Моисей Соломонович Урицкий, но это и неважно, потому что замысел его опять сорвался. В Бюро частного розыска Иосиф Фомич Борисенок увидел мешок сахару и, позабыв все наставления Моисея Соломоновича, арестовал служащих бюро как спекулянтов, а сахар реквизировал… Сахаром чекистам себя удалось обеспечить, но дело «Каморры» не сдвигалось с мертвой точки… По-прежнему организацию не удавалось доукомплектовать, и тогда Моисей Соломонович и совершил главную ошибку: за отсутствием черносотенца Виктора Павловича Соколова он «выдвинул» на пост председателя «Каморры народной расправы» своего бывшего приятеля Иосифа Васильевича Ревенко, председателя Казанской продовольственной управы, той самой управы, где служил — и чего он так дался Урицкому? — главный «погромщик» Леонид Николаевич Бобров…
Мысль Моисея Соломоновича можно понять. По сути дела, она была изложена и в статье В. Володарского «Погромщики», которую мы привели выше целиком. Мысль понятная… Если какой-то части еврейской общественности, выразителем мнения которой был и великий пролетарский писатель Максим Горький, не нравятся Урицкий, Володарский и Зиновьев, то, быть может, и сами представители этой общественности являются погромщиками? Конечно, это несколько противоречит принципу еврейской солидарности, но в конце концов не Урицкий же с Володарским первыми нарушили этот принцип!
В несчастливый час посетила Моисея Соломоновича эта мысль.
Впрочем, об известных всем роковых последствиях этого решения разговор еще впереди, а сейчас поговорим об Иосифе Васильевиче Ревенко, который как раз и был представителем той самой прогрессивной общественности, окончательный разрыв с которой стоил жизни и Володарскому, и Урицкому.
Объективку на Иосифа Васильевича Ревенко дал секретный сотрудник Петроградской ЧК Сергей Семенович Золотницкий.
Он познакомился с Ревенко, когда Петроградской ЧК еще не существовало. Золотницкий тогда искал у Ревенко покровительства.
«В сентябре семнадцатого года я освободился от службы и товарищи по корпусу посоветовали мне обратиться к И. В. Ревенко за протекцией. Ревенко обещал устроить меня…»
После Октябрьского переворота дела Сергея Семеновича пошли в гору, и опека Ревенко начала тяготить его.
«Когда я приехал из Москвы, то Ревенко спросил меня между прочим, как я выполнил там поручение Комиссии. Еще он спросил: буду ли я работать здесь? Я, конечно, обрисовал ему в общих чертах свою работу в Москве, а на второй вопрос ответил, что по семейным обстоятельствам дальше продолжать работу в Комиссии не могу. Ревенко сказал с иронией:
— Ну, конечно… Вы такой видный политический деятель…
В дальнейшем нашем разговоре Ревенко перечислил ряд организаций, в которых занимал первенствующее положение и как бы между прочим добавил: «Вы являетесь все-таки простым агентом Комиссии, я же являюсь членом Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете. Он называл тогда некоторых членов Комиссии, говорил, что с Урицким он большой приятель».
Ревность Иосифа Васильевича к своему протеже, который был вдвое моложе его, выглядит довольно смешно, но это — характер Ревенко.
«Я встречался с ним несколько раз и в Таврическом дворце, где он был секретарем Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии… Ревенко тогда имел пропуск общий на Смольный и Таврический и вообще был там, по-видимому, важным лицом, на что мне при встречах всегда старался указывать…»
Тщеславия в Иосифе Васильевиче Ревенко было с избытком и, даже оказавшись в Петроградской ЧК уже в качестве подследственного, он как-то по-мальчишески хвастливо перечисляет все свои должности…
«В настоящее время я являюсь председателем Казанской районной управы и членом президиума бюро по переписи Петрограда. Кроме того, я — председатель общегородского совета союзов домовых комитетов гор. Петрограда, редактор-издатель журнала «Домовой комитет», товарищ председателя совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, председатель домового комитета дома № 105 по Екатерининскому каналу, член правления Мариинского кооператива и член продовольственного совета Казанской районной управы».
Увлекшись перечислением своих должностей и званий, Ревенко вспомнил и то, о чем в ЧК лучше было не говорить…
«В 1912 году, будучи в отпуске в городе Николаеве, я принял участие в выборах… В Городскую думу я прошел большинством голосов, а в Государственную по г. Николаеву также прошел, но в конечном результате голосов мне не хватило и я был зачислен кандидатом».
Тут же Иосиф Васильевич рассказал и о том, что на выборах он «проходил по соединенному списку умеренного блока, в состав которого входили представители, рекомендуемые «Союзом русского народа», торгово-промышленным классом, октябристскими и другими конституционно-монархическими организациями. Как выдвигаемый этим блоком, я покрыл некоторые расходы этих организаций, как по выборам, так и в частности, за что и был избран почетным членом и попечителем бесплатной начальной школы «Союза русского народа».
Не насторожил Иосифа Васильевича и вопрос Байковского о Злотникове. Верный манере подчеркивать при каждом удобном случае собственную значимость, он поведал обрадованному следователю, что со Злотниковым познакомился во время представления царю монархических организаций, где он, Ревенко, находился по долгу службы…
Правда, Ревенко категорически отрицал связь с «Каморрой», более того, как и Злотников, заявил: «Слухи о «Каморре народной расправы» считаю совершенно абсурдными и провокационными, о которых я здесь только и узнал», — но уж этого-то, будь он поумнее, мог бы и не говорить. Урицкий, с которым Ревенко был большой приятель, и сам прекрасно знал, где и что можно услышать о «Каморре»…
Говоря об Иосифе Васильевиче Ревенко, хотелось бы подчеркнуть, что он, как и Леонид Николаевич Бобров, не просто персонаж придуманного Моисеем Соломоновичем Урицким дела, но и достаточно яркий типаж.
В самом начале этой книги мы говорили, что Октябрьский переворот потому и удался, что был выгоден не только большевичкам, но и тем «прогрессивным» деятелям, которые стояли тогда у власти в стране. Иосиф Васильевич Ревенко хотя и значительный, но типичный представитель этих «прогрессистов».
Читая протоколы допросов, постоянно ощущаешь сквозящие за хвастовством и самовлюбленностью Иосифа Васильевича растерянность и недоумение. Точно так же, как и более именитые сотоварищи, Ревенко не может понять, почему его, такого умного, такого ловкого, вытеснили из коридоров власти. В принципе и сейчас Ревенко готов примириться с большевиками, лишь бы продолжать «гражданское» служение, лишь бы подали ему хоть копеечку власти. Только зачем же, зачем его обходят здесь молодые и в подметки ему не годящиеся конкуренты?