Впрочем, «невероятности», связанные с убийством Моисея Марковича, тут не кончаются. Невероятна и дальнейшая судьба Гуго Юргена. Просидев несколько дней под арестом, он, несмотря на то, что все факты, свидетельствующие о его причастности к убийству, были выявлены, благополучно вышел на свободу.
Невероятно и появление Зиновьева на месте преступления сразу после убийства. Всего несколько минут не дожил Моисей Маркович до встречи, которой искал весь вечер…
В тот вечер Григорий Евсеевич выступал на митинге на Обуховском заводе. А. В. Луначарский, чьи воспоминания мы процитировали в конце первой части книги, писал: «В день своей смерти Володарский телефонировал Зиновьеву, что был на Обуховском заводе, телефонировал, что на этом, тогда полупролетарском заводе, где заметны были признаки антисемитизма, бесшабашного хулиганства и мелкой обывательской реакции, — очень неспокойно… Володарский просил Зиновьева приехать лично на Обуховский завод и попытаться успокоить его своим авторитетом».
Неточность здесь — неподходящее слово. Все в воспоминаниях Луначарского — явная ложь. И близко Моисей Маркович не подходил 20 июня к Обуховскому заводу. И с Зиновьевым не говорил, а только собирался поговорить, специально искал Григория Евсеевича, чтобы поговорить.
И опять-таки можно сделать поправку на слабую память Анатолия Васильевича, на его стремление прихвастнуть при удобном случае, но все равно странно, что подробности события, вошедшего в советскую историю, перепутались в памяти именно так — наоборот, а не как-то иначе. Похоже, что дело тут не в забывчивости Луначарского, а в его стремлении скрыть что-то важное.
Митинг, на который он отправил Володарского и куда Моисей Маркович так-таки и не доехал, странным и причудливым образом связан с убийством, и без рассказа об этом митинге не обойтись.
Как рассказывал на допросе эсер Григорий Алексеевич Еремеев, митинг начался в четыре часа дня. В повестке дня был доклад Зиновьева. Затем было поставлено в порядок дня обсуждение требования об освобождении Кузьмина — рабочего Обуховского завода, делегированного в Москву и арестованного там.
Настроение на митинге было бурное… Участвовало около трех тысяч человек, «из которых не более 350 могли быть членами партии эсеров, ибо в нашей Обуховской организации их и не насчитывается больше».
Ближе к концу митинга на трибуне завязалась перебранка с матросами миноносной дивизии, и левый эсер Максимов попросил Еремеева не отходить от Зиновьева, чтобы «избежать нежелательных эксцессов…».
Оберегая Григория Евсеевича от побоев и плевков, Еремеев довел его до машины, в которую уже забился Иоффе. Машина тут же уехала.
Иван Яковлевич Ермаков, другой участник митинга, сцену изгнания большевиков описал так:
«Я присутствовал на митинге все время. По отношению матросов миноносной дивизии укажу следующее. Поведение человек приблизительно пятнадцати было возбужденное… Они пришли на трибуну и угрожали расправиться с каким-то красноармейцем, при этом подозрительно посматривали на Зиновьева и Луначарского. Этих возбужденных матросов уговаривал Каплан, говоря, что это нехорошо и недопустимо. Матросы были недовольны, что их уговаривают, говоря: пойдем, ну их к черту.
Когда Луначарский пошел с митинга, матросы гнусно угрожали ему расправиться на месте. Я и еще один товарищ проводили Луначарского до автомобиля. Там я заметил тех же матросов, расхаживающих, будто что-то ожидая… Луначарский уехал, а я поспешил обратно на митинг, где был шум — товарищу Зиновьеву не давали говорить».
Из показаний других свидетелей известно, что Григорий Алексеевич Еремеев, успокаивая рабочих, сказал, что имеет сейчас право и возможность арестовать Зиновьева, но пока это преждевременно.
Вот так проходил митинг на Обуховском заводе, куда Анатолий Васильевич Луначарский «направил» Моисея Марковича, даже не предупредив, что там за обстановка.
Упоминая о его, мягко говоря, недружеском поступке, я, однако, не рискнул бы утверждать, что Луначарский знал о готовящемся жертвоприношении Моисея Марковича на алтарь революции и специально «направил» его поближе к ненавистному ему Обуховскому заводу. Нет… Скорее всего Луначарский поступил так в силу свойственного ему дружелюбия. «Ежели меня оплевали, — должно быть, рассуждал нарком просвещения, — то почему Володарский должен ходить неоплеванный?»
Тем не менее, как мы уже говорили, митинг кончился вполне благополучно. Победа, конечно, была за эсерами, но эксцессов, не считая отдельных плевков, не случилось, и, усаживая спасенного им от расправы тезку в автомобиль, Еремеев считал, что все прошло просто отлично.
В этом приподнятом настроении и отправился он в районный клуб. Дорога туда заняла пятнадцать минут. Столько же времени Еремеев провел в клубе, а когда вышел, услышал разговор, что убит Луначарский.
«Как раз в это время в Яме должен был состояться митинг. Мы сели на конку и поехали. Доехали до фарфорового завода и увидели пустой автомобиль и человек пять возле него. Здесь говорили уже, что убит не Луначарский, а Володарский. Мы спросили, с бородой ли убитый.
— Нет, без бороды, — ответили нам. — Но на видном месте — два золотых зуба…»
Когда же Еремеев возвращался назад с митинга в Яме, конка была остановлена. Человек низкого роста поднялся в вагон и крикнул:
— Еремеев! Выходи!
Еремеева арестовали по подозрению в убийстве Володарского.
На следующий день рабочие Обуховского завода забастовали.
«Мы, рабочие Обуховского завода, твердо уверены, что товарищ Еремеев был, как честный общественный работник, среди рабочих Обуховского завода, и уверены, что он, как честный работник, арестован из мести по причинам расхождения в политических взглядах, а посему требуем его немедленного освобождения…»
По требованию рабочих и Григорий Алексеевич Еремеев, и арестованный вместе с ним матрос Смирнов были освобождены, но сейчас нам важно понять причину их ареста…
Как известно, первоначально расследование по делу вел М. М. Лашевич, бывший ученик одесского еврейского ремесленного училища «Труд», носивший в честь своей ремеслухи партийную кличку Миша Трудник. Во время гражданской войны Лашевич сделается ближайшим помощником Л. Д. Троцкого, пока же он находился в Петрограде в распоряжении Г. Е. Зиновьева. Григорий Евсеевич и послал товарища Лашевича, вернувшись в Смольный, провести расследование.
Если мы прикинем, сколько времени добирался Зиновьев до Смольного, сколько времени потом ехал на место преступления товарищ Лашевич, то получится, что, еще не опросив свидетелей, Лашевич принимает решение арестовать Еремеева. Более того, напрашивается вывод, что на Еремеева как на кандидата в убийцы указал товарищу Лашевичу сам Григорий Евсеевич, инструктируя Мишу Трудника перед выездом.
Между тем Григорий Евсеевич совершенно определенно знал, что Еремеев, провожавший его до автомобиля на Обуховском заводе, убить Моисея Марковича никак не поспевал.
Нет нужды доказывать, каким мерзавцем был Зиновьев, но все же странно, что его даже не интересует, кто же все-таки убил Володарского. Равнодушие Григория Евсеевича к этому весьма напоминает равнодушие человека, если не организовавшего убийство, то, во всяком случае, посвященного в организацию его. И тогда все встает на свои места. Коли Зиновьев знал, кем организовано убийство, то, следовательно, знал он и то, что никакого расследования не нужно, а неплохо бы — тут и проявился во всей красе его большевистский характер! — объявить убийцей Еремеева, человека, которого Григорий Евсеевич особенно сильно не любил в тот вечер. Объяснимой становится тогда и логика следственных действий товарища Лашевича, и странная забывчивость Анатолия Васильевича Луначарского, и даже судорожные поиски Зиновьева Моисеем Марковичем в тот вечер.