Видимо, тогда Володарский как-то узнал о грозящей ему опасности и начал разыскивать Григория Евсеевича, чтобы попросить не убивать его. Как мы знаем, это ему не удалось. Когда Зиновьев садился в свой автомобиль у Обуховского завода, Моисей Маркович уже лежал на панели и лицо его было «страшно искажено, глаза выпучены, рот широко открыт».
Причину же устранения Володарского можно искать и в отношениях Моисея Марковича с Парвусом, и в неосторожных высказываниях Володарского по поводу шефа Петроградской ЧК, и в одиозности фигуры самого Моисея Марковича, сумевшего возбудить всеобщее отвращение. Вероятнее же всего, что все эти обстоятельства, сложенные вместе, и привели бывшего портного к печальному концу.
И все-таки, если бы Моисей Маркович не был столь самовлюблен и циничен, умирая, он мог бы радоваться — его жизнь приносилась большевиками на алтарь их революции.
Газета «Молва» первой проведала об убийстве и уже в утреннем выпуске 21 июня, помимо биографии «страдальца», поместила сообщение, что ночью состоялся телефонный разговор Зиновьева с Лениным, интересовавшимся деталями убийства.
«В советских кругах, — писала газета, — убеждены, что убийство Володарского было произведено или контрреволюционерами, либо отъявленными черносотенцами, или правыми эсерами. Существует предположение, что преступление совершено представителями «Каморры народной расправы».
Нужно сказать, что своими русофобскими настроениями «Молва» превосходила даже такие большевистские издания, как «Петроградская правда» или «Красная газета». Это в «Молве» печаталось с продолжениями «историческое» исследование Бориса Алмазова о «Каморре народной расправы», которое, удачно совмещая жанр доноса с жанром фантасмагории, «научно» обосновывало провокацию, затеянную Моисеем Соломоновичем Урицким.
«В 1906 году после покушения на графа Витте (по дымовой трубе спущен был в печь с крыши разрывной снаряд) началась ликвидация боевых дружин «истинно русских союзов». Всесильный тогда граф Витте, не сумев добиться от царя разрешения на ликвидацию вообще всех «союзнических обществ», все же получил право ликвидировать боевые дружины этих организаций. Несмотря на упорное противодействие влиятельных черносотенцев, графу Витте удалось при помощи департамента полиции разоружить боевые дружины «Союза русского народа», «Союза активной борьбы с революцией и анархией», московского «Союза хоругвеносцев». Отчаявшись в возможности добиться легального существования, Грингмут созвал в Москве монархический съезд и создал на нем «Нелегальную каморру народной расправы». Почетным председателем ее был выбран сам Грингмут, а главным атаманом — известный Юскевич-Красковский, прославившийся впоследствии организацией убийств Герценштейна, Иоллоса и других еврейских деятелей».
Сей «научный» труд Бориса Алмазова мы приводим в конспективном виде, ибо в газете он печатался подвалами и с продолжениями. Но изложить его содержание было необходимо, чтобы представлять, что же вкладывала «Молва» в свое предположение: «преступление совершено представителями «Каморры народной расправы». Удивительно тонко и грациозно буржуазная «Молва» напомнила читателям, что хотя Моисей Маркович и душил потихоньку «прогрессивную» печать, но при этом он все-таки оставался евреем и хотя бы таким образом, но находился в одном с сотрудниками «Молвы» лагере…
Надо ли удивляться, что на следующий день большевистская «Петроградская правда» почти дословно повторила статейку «Молвы»: «Нам еще памятны угрозы террора по отношению к представителям Советской власти, исходившие из уст наиболее авторитетных вождей правых эсеров на их партийных собраниях, угрозы, опубликованные в их партийной прессе. На страницах «Петроградской правды» были опубликованы и подметные письма с угрозами убийства, рассылавшиеся советским деятелям «Каморрой народной расправы».
Вообще, как видно, большевики долго колебались, кем объявить убийцу Володарского. Желание видеть его черносотенцем явно преобладало в первые дни…
Соединенное собрание на 24 июня сего года активных работников Совета Штаба Красной Армии и представителей организации большевиков и левых эсеров постановило считать недопустимым освобождение явных погромщиков Еремеева и матроса Смирнова, что дает нашим черносотенным бандам возможность вести агитацию среди рабочих района, будто виновниками ареста являются наши местные работники, с которыми якобы даже там, в Верхах, не желают считаться. А посему требуем от комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией впредь ни в коем случае не отпускать арестованных в Обуховском районе без нашего на то разрешения…
Начальник штаба П. Обухов.
Однако со временем возникла необходимость произвести убийцу Володарского в эсеры, и тогда-то и был изобретен воистину большевистский гибрид эсеры-черносотенцы. Затем убийцами Володарского стали одни эсеры. Черносотенцев, как ни странно это, защитил сам Моисей Соломонович Урицкий…
Вопреки ожиданиям редактора и сотрудников «Молвы» утренний выпуск газеты 21 июня вызвал гнев шефа ПетроЧК. Днем сотрудники Петроградской ЧК ворвались в редакцию и немножко разгромили ее. Перепуганному редактору чекисты объявили, что, по-видимому, он сам участвовал в убийстве, коли начал готовить выпуск, когда Моисей Маркович Володарский был еще жив.
Гнев Моисея Соломоновича Урицкого вызвал именно намек «Молвы» на причастность «Каморры народной расправы» к убийству Володарского. Ведь он уже две недели назад доложил, что дело «Каморры» раскрыто Петроградским ЧК и все наиболее активные члены ее арестованы, и вот, пожалуйста, — какая-то газетенка намекает, будто это «Каморра» и убила Моисея Марковича.
Так или иначе, но в деле об убийстве Володарского остались весьма сбивчивые объяснения сотрудников «Молвы», которые свидетельствуют лишь о том, что об убийстве Володарского узнали в редакции скорее всего тогда, когда Володарский был еще жив.
Когда к месту убийства подъехал на машине товарищ Зиновьев, сопровождаемый грузовиком с красноармейцами, тело Володарского погрузили на грузовик и повезли «в амбулаторий Семяниковской больницы, куда нас долго, несмотря на наши стуки, не пускали. Минут через пятнадцать дверь открылась и вышел человек в военной форме. Взглянул на труп и сказал: «Мертвый… Чего же смотреть, везите прямо».
Мы все запротестовали и потребовали доктора, осмотра и носилки.
После долгих споров вышла женщина-врач, едва взглянула и сказала: «Да, умер… Надо везти».
Я горячо настаивала на осмотре раны. Кое-как расстегнув костюм, докторша осмотрела рану в области сердца, пыталась установить, навылет ли он прострелен, но результатов этой попытки я не заметила»[101].
Володарского увезли в морг…
В дни похорон газеты писали о нем:
«Сила Володарского была в его непримиримости, доходящей до маниакальности…»
«Володарский в мрачном восторге фанатизма убил свое сердце…»
«Счастливый человек — ему было все ясно. Отсюда твердость, сила, упрямство прозелита, только что усвоившего чужую истину».
«Володарский — министр болтовни».
Должно быть, это и дало товарищу Зиновьеву основание на заседании Петросовета сказать: «Товарищи! Мы знаем, что пролетариат Петрограда особенной, интимной любовью любит своего Володарского!»
Об убийце Володарского на траурном заседании Петросовета было сказано немало, но все как-то туманно, неотчетливо.
«Да… Может быть, это был одиночка… — витийствовал Зиновьев. — Одиночка, в жилах которого течет кровь генерала Галифе и Корнилова, а не кровь рабочего класса».
Товарищ Троцкий, между прочим, в эти же дни заявил, что «убийца — несчастный, темный человек, начитавшийся с.-р. газет».
Нетрудно заметить, что вожди большевиков как бы извиняют убийцу, перенося его вину на других: на генералов Галифе и Корнилова, на эсеровские газеты.