ЦК Сионистской организации в России.
Какими должны быть «общие условия и формы работы», становится понятно из программной статьи «Три периода Сионистской организации за все время революции», помещенной к съезду в первом номере «Известий организационного рессора при ЦК Сионистской организации в России» от 15 июля 1918 года.
«Улетучились, как дым, светлые перспективы свободного строительства общероссийской жизни. Нам — руководящей партии — осталось нести тяжкое бремя ответственности за жизнь еврейства в России…
Нам предстоит борьба за обломки нашей автономии в России, охрана еврейства перед лицом грядущих политических потрясений».
Принято думать, что Всемирная Сионистская организация не представляла собою реальной политической силы в России. В каком-то смысле это верно, поскольку она объединяла, как мы уже говорили, представителей крайне враждебных друг другу политических партий: большевиков и эсеров, кадетов и бундовцев. Однако о реальной, а не политической силе организации можно судить по переполоху, который поднялся в ПетроЧК, когда следователем Отто был арестован Михаил Семенович Алейников, один из пяти членов правления ЦК Сионистской организации.
Переполох этот добросовестно описал в своих «мемуарах», адресованных Коллегии ВЧК, Эдуард Морицевич Отто.
«На вышеуказанных основаниях был арестован Алейников. С арестом Алейникова начались со стороны Президиума Комиссии требования дать немедленно обвинительные данные, послужившие основанием ареста Алейникова. После явился к нам тов. Шатов и стал говорить, что Алейников ведь сионист, а сионисты — это «слякоть», которая ни на что не способна, и значит Алейникова мы арестовали совсем зря и его придется выпустить»[106].
Однако товарищ Отто, верный своему принципу, что «расстрелифать нато честно», не поддался на уговоры товарища Шатова. Внимание его привлекло письмо, написанное по-французски и пестрящее именами и цифрами. Сам Отто по-французски не знал и поэтому решил отдать письмо на перевод.
«Но не суждено было этому сбыться. Вечером поздно мы были вытребованы в Президиум Комиссии для дачи ответа по делу убийства тов. Урицкого. Присутствовали: тт. Бокий, Антипов, Иоселевич, Борщевский.
На предложенный вопрос, напали ли мы на верный след сообщников убийцы, пришлось ответить только предположениями… что, как видно из писем, убийца действовал от какой-то группы или организации… что главный контингент знакомых убийцы — разные деятели из еврейского общества, что убийца сам, как и его отец, играли видную роль в еврейском обществе»[107].
Предположения, высказанные Александром Юрьевичем Риксом и Эдуардом Морицевичем Отто, явно не понравились членам Президиума ПетроЧК.
«Тов. Бокий заявил, что следователи на неверном пути и что у Президиума есть два провокатора-осведомителя среди социалистов-революционеров, которые скоро доставят факты, доказывающие другое».
«Иоселевич сказал, что ему удалось поставить часовым своего человека, бывшего каторжника, который сумел войти в доверие убийцы-Каннегисера и что последний послал записку, адресованную куда-то, и что им энергично это дело ведется и это может дать больше, чем раздобыли мы — следователи…»
После этого обмена мнениями, весьма красноречиво говорящими о методах и стиле работы, заведенных в ПетроЧК Моисеем Соломоновичем Урицким, Антипов потребовал вдруг перечислить всех лиц, арестованных по делу. Когда была названа фамилия Алейникова, Антипов сказал, что Алейникова надо немедленно освободить, и назвал товарища Отто антисемитом.
Товарищ Отто ответил на это, что никакой он не антисемит, просто считает, что «расстрелифать нато фсех честно и еврееф тоже», а на Алейникова есть весьма серьезные улики, в частности письмо, написанное по-французски, которое они отдали на перевод.
Тогда «члены Президиума в лице Иоселевича, Антипова и Бокия удалились в соседнюю комнату и, вернувшись, заявили, что Алейникова надо завтра же вызвать из тюрьмы и экстренно допросить. Назавтра же Алейников был освобожден и, может быть, допрошен, а может быть, освобожден без допроса, тайно от нас… Папка с делом Алейникова осталась у Антипова и к нам в дело возвращена не была».
Если вспомнить, что все это происходило в сентябре восемнадцатого года, когда чекисты каждую ночь расстреливали сотни петербуржцев только за то, что они когда-либо носили офицерские погоны или занимали профессорские кафедры, гуманность их в деле человека пусть и косвенно, но причастного к убийству шефа ПетроЧК не может не навести на мысль о некоей подчиненности самой ЧК этому ЦК, членом которого состоял Михаил Семенович Алейников. И не тем ли и обеспокоено было руководство Сионистской организации, говоря об «охране еврейства перед лицом грядущих политических потрясений», чтобы вывести евреев из-под планируемого уже тогда красного террора?
Так это или не так, но бесспорно, что провозглашенный евреями и осуществляемый на первых порах в основном тоже евреями красный террор самих евреев практически не коснулся.
После неудавшегося нападения на Гороховую, 2 Леонида Каннегисера перевели в Кронштадтскую тюрьму.
Подобно герою «Графа Монте-Кристо», оказался он в тюрьме на острове, и, должно быть, именно это обстоятельство побудило его вернуться к мыслям о побеге.
И снова он попался в уже испытанную на нем чекистами ловушку. Снова часовой, которого подрядил Каннегисер носить письма, оказался стукачом. Как сообщает в своих «мемуарах» товарищ Отто, было перехвачено письмо Каннегисера Помперу. Каннегисер излагал в нем план бегства и говорил, что 85 000 рублей на подготовку побега даст Лазарь Рабинович.
Участвовали (или не участвовали?) в подготовке побега и другие лица… Из допроса бывшего прапорщика, а ныне конторщика акционерного общества Крымских климатических станций и морских купаний Григория Константиновича Попова видно, что Каннегисер предполагал привлечь к организации побега и его.
«Числа около 15 сентября ко мне пришел один господин в военной форме и передал записку от Леонида, в которой он просил помочь в материальном отношении, а также оказать помощь в побеге, который он, Каннегисер, думал совершить. Я передал принесшему записку господину 250 рублей, а также передал два адреса лиц, которые знали Леонида и которые, по моему мнению, могли помочь ему. Принимать участие в организации побега я не намеревался, так как считал это бредом больного человека».
Г. К. Попов тут, мягко говоря, лукавит. Е. С. Банцер показала на допросе, что Попов сам приходил к ней и выяснял, кто из родственников Каннегисера остался на свободе, то есть все-таки не ограничился передачей денег, а что-то пытался предпринимать в соответствии с указаниями Леонида из тюрьмы.
Разумеется, об этом можно было бы и не говорить. Как и в случае разрабатываемого Леонидом нападения на Гороховую, 2, вся «организация» нынешнего побега находилась с самого начала под контролем чекистов, и поэтому ни о каком побеге не могло быть и речи.
Но тут интересно другое.
Леонид Каннегисер никогда не был подлецом. Судя по его письму, адресованному князю П. Л. Меликову, судя по показаниям, которые он дал на допросах, сама мысль, что из-за его поступка пострадают безвинные люди, была нестерпимой для него.
И вот тут, в тюрьме, его словно бы подменили… Легко, не задумываясь, он втягивает самых дорогих ему людей — своих родных и друзей — в авантюры, которые могут закончиться для них расстрелом.
Конечно, ему было всего двадцать два года, он увлекался романом «Граф Монте-Кристо», но ведь то, что он делает, сидя в тюрьме, никакой юношеской романтикой не объяснить — это клинический случай тупого и равнодушного ко всему и всем идиотизма.
Прожекты нападения с бомбами на Гороховую, 2 или побега из Кронштадтской тюрьмы могли возникнуть только у человека, который или совершенно не понимал, что такое Петроградская ЧК, или у человека, который абсолютно точно знал, как эта самая ЧК устроена. Похоже, что последнее предположение гораздо ближе к истине, нежели первое…