Разумеется, Хрущев вынужден был защищать Власова, но похоже, что Власов и в самом деле не совершил никаких ошибок при обороне Киева. Как известно, 10 августа 1941 года 37-я армия предприняла контрудар на рубеже Шуляны — Мышеловка — Корчеватое и успешно держала оборону до 15 сентября, пока танковые клинья немцев не соединились в районе Лохвицы и четыре армии (5, 21, 26, 37-я) не оказались в котле.
17 сентября 1941 года Военный совет 37-й армии телеграфировал: «Угроза переправ Киеву с востока. Части в течение двадцатидневных боев малочисленны, сильно утомлены, нуждаются в отдыхе и большом свежем подкреплении. Связи с соседями нет. Фронт с перерывами. Восточный берег без сильных резервов не удержать… Прошу указаний».
18 сентября М. П. Кирпонос отдал приказ о выходе армий из окружения. В 37-й армии этого приказа так и не получили, и только в ночь на 19 сентября ее главные силы начали сниматься с позиций.
Это было первое окружение для Власова. Из этого окружения он сумел выйти.
Некоторые исследователи утверждают, что из окружения Власов вышел, заразившись триппером.
Впрочем, возможно, это и выдумка.
В очерке о Власове без рассказа о женщинах не обойтись. И не ради пикантности повествования. Нет. В отношениях с женщинами характер генерала раскрывается, пожалуй, даже глубже, нежели в боевых операциях; отношения с женщинами во многом определяют и его судьбу…
До войны, если не считать романа с супругой будущего генералиссимуса Чан Кайши, Власов считался примерным семьянином. Сердечные увлечения, если и были, то кратковременные. Ни на семейной жизни, ни на карьере красного командира они не отражались. Впрочем, могло ли и быть иначе? Политорганы никогда не поощряли семейных измен.
Все изменилось в июне сорок первого года, когда Власов отправил супругу в Горьковскую область к родителям. Вот тогда-то, подобно многим генералам-фронтовикам, он и ощутил чувство неведомой доселе свободы.
Это даже такая шутка была… Дескать, залог мужской бодрости на войне — жены не могут попрекать своих мужей за измены. Для солдат и офицеров с «передка» проку от такой свободы не много, но офицеры тыла, генералы, если хотели, свободой могли насладиться.
Так было и с сорокалетним генералом Власовым.
Летом сорок первого года начинается его военно-полевой роман с двадцатичетырехлетней Агнессой Подмазенко.
В восемнадцать Агнесса первый раз вышла замуж, но, родив вскоре сына, с мужем разошлась и, сплавив ребенка родителям, поступила в Харьковский мединститут, который и закончила в июне 1941 года. После выпуска ее сразу отправили на фронт. Здесь и встретилась Агнесса с генералом Власовым или, как сама утверждала потом на допросах, «вышла за него замуж».
Невозможно представить, чтобы летом сорок первого года генерал Власов занимался бракоразводным процессом со своей супругой Анной Михайловной, но что-то он молодой врачихе, видимо, обещал, потому что в сорок третьем году Агнесса совершенно искренне считала Власова своим законным мужем.
Зато фронтовую жизнь Агнессы «муж» устроил основательно и прочно. Подмазенко была зачислена на должность старшего врача медпункта штаба 37-й армии.
Семейная жизнь новобрачных была достаточно счастливой. Скоро Агнесса забеременела. Ребенка своего, которого благополучно родила, она назвала потом, кстати сказать, Андрюшей. Правда, показать его отцу не удалось. Тогда уже завершалась трагедия 2-й Ударной армии…
Но это впереди. Пока же Власов вывозил молодую жену из киевского котла. Относился он к ней заботливо и без нужды старался не волновать. Поэтому, пока ехали на штабных машинах, идущих позади частей прорыва, Агнесса и не подозревала, что они в окружении.
«Фактически об окружении немцами 37-й армии я узнала 26 сентября. Ввиду сильного обстрела дороги, по которой следовала наша колонна, ехать на машинах стало невозможно, и по приказанию Власова все машины были уничтожены в лесу между селами Березанью и Семеновкой. Тут же все разбились на небольшие группы, и каждая самостоятельно стала выходить из окружения…»
Эти показания арестованная Агнесса Павловна Подмазенко дала 28 июня 1943 года на допросе, закончившемся ровно в полночь.
В июне сорок третьего следователя интересовало: не помышлял ли уже тогда Власов об измене.
— Нет, — ответила Подмазенко, — напротив… Власов давал высокую оценку действиям частей Красной Армии в районе Киева и заявлял, что, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять. Успехи немцев он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями… Никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии.
Разумеется, Агнесса Подмазенко, хотя и спала в одной постели с генералом, в вопросах военной тактики и стратегии разбиралась чисто по-женски.
И тем не менее похоже, что именно так, как рассказывала Подмазенко, и мыслил командующий 37-й армией. Действительно, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять… Мысль необыкновенно глубокая. Буквально ощущаешь, как ошеломила она генерала, рассчитывающего, что немцы будут брать город в лоб, укладывая дивизию за дивизией перед позициями 37-й армии. И нет сомнения, что именно так и поступил бы сам Власов, не стал бы прибегать к подлым уловкам, из-за которых потом вынуждены командующие армиями слоняться по лесам…
Я иронизирую не над Власовым. Точно так же думали тогда многие советские генералы. Осенью сорок первого года они, такие умудренные и ловкие, в совершенстве изучившие все штабные интриги, знающие что и где можно говорить, как и что нужно докладывать, не понимали и не могли понять, почему не останавливаются немецкие армии. Мысль, что имеющегося у них опыта не достаточно для этого, просто не приходила им в головы.
Впрочем, слово «опыт» здесь не вполне уместно. Летом сорок первого года вермахтовские генералы противоборствовали не генералам противника, а колхозным бригадирам, одетым в генеральскую форму.
Начальник Генерального штаба С. М. Штеменко пишет в своих мемуарах, что об обстановке на фронте, о положении наших и немецких войск в Генштабе зачастую узнавали не из докладов и сообщений, поступающих из армейских частей, а названивая по обычному телефону председателям сельсоветов.
Мысль, что с такой информацией невозможно было воевать на этой войне, не посетила Штеменко и после Победы.
«Мы и в дальнейшем, — писал он в своих мемуарах, — когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию».
И обращение к истории тоже понятно. Тут уже подсознание включилось. Обидно, конечное дело, что своего ума, своих талантов не хватает, но ведь не где-то, в России генеральствуем, а Россия — такая страна… Поднатужится, родимая, прольет малость побольше крови, но выстоит, победит немцев со всеми ихними стратегиями, не подведет своих генералов.
И еще на одно выражение Агнессы Подмазенко я бы обратил внимание. Власов «никаких отрицательных настроений не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной Армии».
Глагол «соединиться» тоже, как мне кажется, не Подмазенко придуман. Власов шел по лесу с политруком и любовницей, но продолжал ощущать себя — достойное восхищения самоуважение! — некоей войсковой единицей, которая должна не просто выйти в расположение советских частей, а именно соединиться с армией. Хотя и не осталось ничего от 37-й армии, но идею армии Власов нес в себе и сам ощущал себя как бы армией.