— Лейтенант Смолкин!
— Я! — отозвался густой хриплый голос. Вперед вышел плотный, широкоплечий человек в полушубке.
— Вот. Останетесь здесь за меня, — сказал Войтенко. — К рассвету чтобы все было готово: орудийные окопы, укрытия для расчетов — все полного профиля, как полагается. Я пройду с разведчиками и связистами вперед устанавливать связь с пехотой. Машины отправить метров на 400 в тыл, замаскировать. Поварам готовить пищу.
Машины, натужно завывая моторами, с трудом разворачивались в густом снегу. Расчеты отцепляли, устанавливали орудия, расчищая в снегу площадки, подрывая под сошники канавки, чтобы орудие не откатывалось назад при стрельбе, сгружали снаряды. Командир взвода лейтенант Штыков суетился у буссоли, подбегал к орудиям, проверяя, правильно ли установлены. И только когда орудия были готовы, приступили к оборудованию орудийных окопов, начали рыть щели. Так уж положено: сначала изготовиться к бою, чтобы противник не мог застать врасплох, а потом все дооборудовать до нормы.
Заместитель командира батареи по политчасти, лейтенант Смолкин, отправив машины, подошел к первому орудию.
— Ну как у вас дела, воронежские? — выдыхая густые молочно-белые облачка пара, спросил он. Расчет первого орудия был недавно укомплектован из артиллеристов воронежского добровольческого полка.
— Н-ничего! — тужась, ответил командир орудия старший сержант Шерстнев, упираясь плечом в щит орудия. На спине его горбом вздулся полушубок. — Вот, подвинем маленько, — и будет порядок.
— А щели как? Ровики для снарядов?
— Роют… только земля, как железо, трудновато.
— Тоже, сказал! Трудновато! Под Сталинградом что, легче было? — Лейтенант Смолкин подошел к группе солдат, долбивших мерзлую неподатливую землю, протянул руку к одному из них.
— А ну-ка, дай погреться. — И, сняв варежки, поплевав на руки, с силой всадил кирку в землю.
— Гы-ых, гы-ых, — выдыхал он раз за разом, из-под кирки сыпались искры, брызгали во все стороны мелкие комья смерзшейся земли.
Солдат, отдавший кирку, воспользовавшись перерывом, решил высказаться.
— И вот ведь гоним и гоним фашиста, от самой Волги. Душа не нарадуется! И, почитай, ни разу еще не останавливались, оборону не занимали. А тут, среди ночи, окопы, да еще полную профиль. Оно бы вроде и ни к чему. Все равно завтра дальше.
Смолкин выпрямился, метнул на солдата косой взгляд, хотел ответить. Но в это время раздался спокойный голос командира батареи.
— По-твоему, ни к чему, Егоркин? — лейтенант стоял у самой щели, через шею был перекинут ремень автомата, брови, ресницы заиндевели. Рядом с ним — разведчик рядовой Олейник, черный, сухощавый, подвижной.
— А вот двинут завтра гитлеровцы танки, — продолжал лейтенант, — а у нас — щелей нет, орудия на открытом месте. Красота! Бей на выбор. Ты что же думаешь, разбили мы гитлеровцев на Волге, так они теперь до самого Берлина бежать будут? Как бы не так! Вспомни: победа не приходит сама, ее надо добывать в бою, трудом да умением…
Командир батареи вдруг нагнулся, измерил ширину щели, сказал:
— Широко роете. Лишняя работа. Чем уже щель — тем меньше потерь. Здесь, — указал он рукой, — поглубже надо. И давайте пошевеливаться — времени немного осталось!
К рассвету все было готово. Ветер стих. Видимость улучшилась. Слева стал слышен гул артиллерийской канонады. Войтенко вызвал командиров взводов и орудий, показал рукой на лежавшую впереди высоту, сказал:
— За высотой в хуторе Самсонов — противник. Ниже, по лощине проходит линия обороны стрелкового батальона. Слева, — лейтенант довернул голову в сторону, откуда доносилась орудийная стрельба, — направление главного удара. Наши войска будут наступать на станцию Дуванную. Задача батареи— прикрыть фланг наступающих, не допустить прорыва танков противника здесь, на этом участке. Ясно? Задачу довести до каждого бойца, чтоб все знали. Ну, а сейчас завтракать! Вон, вижу, старшина с поварами тащат термосы.
Артиллеристы разошлись, загремели котелками и через несколько минут, оживленно переговариваясь, пристроившись кто на лафете, кто на ящике из-под снарядов, а кто и так, просто на снегу, с аппетитом ели густой, дымящийся суп.
Шерстнев, сидя на корточках и держа котелок обеими руками, чтобы согрелись, жевал твердый, промерзший хлеб. Потом достал из-за голенища ложку, стал степенно хлебать.
Артиллерийская стрельба слева смолкла, и тотчас же оттуда донесся приглушенный расстоянием гул моторов. Шерстнев качнул головой.
— Танки пошли. Теперь жди и у нас чего-нибудь. — И стал быстро доедать суп.