— Ммолча-ать! Па-ни-ку сеять! Расс-тре-ляю! Понял?
Солдат, испуганно вытаращив глаза, осел, и старший сержант, разжав пальцы, брезгливо отер руку о полу шинели. Он еще не знал, что будет делать в следующую минуту, но этот хотя и единичный и даже, может быть, неосознанный голос паники заставил мысль работать быстрее и четче. Гитлеровцы снова шли в атаку, а между тем бойцы роты по одному и по двое подходили к наблюдательному пункту, покидая свои места в траншеях. Щемящее, тоскливое предчувствие беды с небывалой силой сжало сердце Чемодурова. Еще несколько минут, и может произойти непоправимое: гитлеровцы воспользуются замешательством и… высота будет сдана. Нужно действовать…
Из воронки, где расположилась ротная радиостанция, послышался растерянный голос радиста. Полковник требовал командира роты. И старший сержант Чемодуров принял на себя командование.
Так состоялся непродолжительный разговор Чемодурова с командиром полка, прерванный внезапно разорвавшимся снарядом, разбившим радиостанцию. Этим снарядом был ранен и Чемодуров. Осколок застрял где-то в плече, повыше ключицы, но старший сержант, воодушевленный приказом командира полка, не чувствовал боли. Он стремительно выбежал из воронки, на ходу сбросил с головы шапку и, подхватив с земли фуражку Ковалева, надел ее на себя. Затем выпрямился во весь рост и, подняв руку, охрипшим голосом властно и протяжно закричал:
— По места-ам! Приготовиться к отражению атаки! — И уже потише прибавил: — Слыхали? Командир полка приказал держаться, шлет подмогу. Справа и слева наши наступают, поэтому высоту нам сдавать никак нельзя. Ключевая позиция!
В одной из атак, когда Чемодуров вел роту в рукопашную схватку, его ранило в обе ноги осколками близко разорвавшейся гранаты. Но ничто не могло сломить решимости старшего сержанта отстоять высоту. Полулежа за бруствером траншеи, он продолжал руководить боем.
Атаки противника теперь начинались без предварительной артиллерийской подготовки: по-видимому, гитлеровцы не хотели вызывать ответного огня советской артиллерии. Силы роты заметно таяли. Остался только один станковый пулемет, который Чемодуров расположил поближе к себе, и совсем мало гранат. Было много раненых. Старший сержант приказал им собрать все патроны и набивать ленты. На флангах гитлеровцам удалось ворваться в траншею и потеснить роту к центру. Чтобы затруднить дальнейшее распространение противника, Чемодуров дал указание перекопать траншеи.
Солдаты видели разумность принятых мер и прониклись уважением к новому командиру. Его распорядительность вселяла в них надежду на успешный исход боя. Они быстро и четко повторяли и немедленно выполняли приказы Чемодурова, оберегали его в бою.
В свою очередь рвение и расторопность солдат, их внимание к его действиям давали Чсмодурову новые силы.
В минуты передышки Чемодуров снова и снова возвращался к тревожащей мысли: продержатся ли? Он уже дважды посылал солдат в штаб полка, но ни один из них не вернулся. А между тем держаться становилось все труднее и труднее…
— Идут! Товарищ командир! Пошли!
Это сказал тот самый рыжий солдат с бабьим лицом, который чуть было не наделал паники. Чемодуров специально оставил его подле себя, чтобы держать под наблюдением. Но солдат уже успел показать себя в бою так, что казалось странным его недавнее поведение.
Чемодуров приподнял голову. Без выстрела, в томящем молчании, тремя неровными цепями шли гитлеровцы на новый штурм. Старший сержант решил подпустить их как можно ближе.
Медленно течет время. Все ближе враг. Но высота молчит. По тому, как оглядываются по сторонам вражеские солдаты, как неровен, нерешителен стал их шаг, видно, что они нервничают. «Это хорошо, — отмечает про себя Чемодуров. — Еще полминуты, минута, и можно открывать огонь». Чемодуров посмотрел налево, ободряюще кивнул бойцу с ручным пулеметом, потом повернулся направо. Но что это? Наводчик у «максима» лихорадочно возится с замком.