Мы охотно приняли его предложение и на следующий день спозаранку отправились в путь. Лодка Уолла была всего футов пятнадцать длиной, но он управлял ею с большим искусством. Лодка врезалась носом прямо в большие волны, мчавшиеся по проливу, и круто взлетала вверх, а когда гребень волны проходил под ней, опускалась так глубоко, что голубая стена воды нависала над нами и впереди и сзади. Мы высадились на мысу, милях в пятнадцати от плантации Митчела, и пошли в глубь острова. Было нестерпимо жарко. Обливаясь потом, Уолл вел нас в гору. Ползучие растения, лианы, орхидеи и фикусы обвивали стволы и гирляндами свисали с ветвей. На пути нам попадались самые разнообразные деревья: казуарины, дикие бананы с широкими глянцевитыми листьями оливково-зеленого цвета, нежные древовидные папоротники, вздымающие свои узорчатые стволы, увенчанные пышной короной изящных листьев, саговники, внешне напоминающие небольшие древовидные папоротники. Фактически же между ними нет ничего общего, так как саговники — наиболее примитивные из всех сохранившихся семенных растений, предки которых так же древни, как динозавры. Иногда мы проходили под-высокими деревьями, у которых прямо из сучьев выступали шарообразные гроздья пурпурно-красных тычинок в таком изобилии, что они усыпали всю землю под деревом толстым сверкающим слоем.
Вскоре мы подошли к участкам ямса, расчищенным среди леса. Они были обнесены прекрасным частоколом для защиты посевов от набега полудиких свиней, которые бродили кругом. На полях работало несколько мужчин — первые увиденные нами язычники Амбрима, дикие на вид люди, с длинными жесткими волосами и почти совершенно обнаженные. На них были только широкие пояса из коры да набедренные повязки. Когда мы проходили мимо, они приостановили свою работу и выпрямились, отвечая неопределенным бормотанием на бодрые, но довольно беззвучные приветствия запыхавшегося Уолла. Мы с трудом пробрались по узким тропинкам между частоколами и снова вошли в лес.
— Где он стоит? — спросил я.
— Немного подальше, — ответил Уолл, тяжело дыша.
Тут я неожиданно вышел на залитую солнцем прогалину и очутился лицом к лицу с самой внушительной и необычной фигурой из всех, что я когда-нибудь видел. Передо мной стояло громадное бревно высотой футов десять. Вдоль бревна на две трети его длины шла щель, а внутри оно было выдолблено так, что получился гонг. Верх бревна был вырезан в виде огромной головы с большим, сардонически улыбающимся ртом, выступающим подбородком и гигантскими круглыми глазами.
— Там-там с лицом, — тихо пробормотал Уолл.
Несколько секунд мы стояли молча. Этот барабан настолько завладел моим вниманием, что я не сразу заметил позади него еще одну, более крупную фигуру, окутанную завесой из высохших пальмовых листьев. Я не спеша прошел через вытоптанную поляну, осторожно раздвинул листья и увидел чудовищного идола. Это была вырезанная из волокнистого ствола древовидного папоротника уродливая фигура обнаженного мужчины с карликовыми ручками и огромной головой, похожей на голову щелевого барабана. Только барабан был из обычного обветренного дерева, а идол ярко раскрашен синей и красной краской, и его широко раскрытые глаза обрамлены разноцветными полосками. На голове идола помещалась платформа, подпертая еще и жердями, на которых висел занавес из листьев, так что идол напоминал какую-то языческую кариатиду. На платформу можно было взобраться по прислоненной сзади лестнице из бревен. Я осторожно опустил занавеску из листьев, а Джеф показал мне на соседние кусты. Там стояла длинная полусгнившая рама, и на ней висело штук сорок-пятьдесят побелевших свиных челюстей.
Деревня была в сотне ярдов отсюда. Около маленьких убогих хижин стояло несколько мужчин. Один из них, оказавшийся вождем, вышел вперед и приветствовал нас на пиджин-инглиш. Уолл сказал ему, кто мы такие. У вождя на шее висела двойная спираль из пожелтевшей кости, привязанная к грязной тесемке. Такие же костяные кольца были у него на обоих запястьях. Я сразу распознал свиные клыки, широко известные по описаниям таких этнографов, как Дикон, Лейэрд и Харрисон.
Свиньи на Новых Гебридах — богатство. Кто хочет купить жену, должен заплатить за нее свиньями. Кто совершил преступление, может откупиться, преподнеся свиней пострадавшей стороне. Но наиболее важную роль свиньи играют в тех ритуалах, которыми определяется жизненный путь каждого члена общины.
Однако не все свиньи, представляют одинаковую ценность. Самки здесь почти ничего не стоят, и их обычно сразу забивают при рождении, не считаясь с тем, что они впоследствии могут принести приплод. Каждый мужчина— или, вернее, его жена, так как вся тяжесть ухода за свиньями обычно падает на женщин, — может выходить лишь ограниченное количество свиней, поэтому все предпочитают иметь ценных самцов. На острове Эспириту-Санто, к северу от острова Малекула, больше всего ценятся свиньи-гермафродиты. Такие необычные существа встречаются и среди европейских пород свиней, но весьма редко, возможно, лишь одно на тысячу. А на острове Эспириту-Санто, по свидетельству доктора Бейкера, который провел всестороннее исследование этого необычайного явления, на каждую сотню нормальных самцов приходится от десяти до двадцати свиней-гермафродитов. Эти двуполые животные не могут давать потомства, но, видимо, у внешне нормальных свиней с Эспириту-Санто существует какая-то генетическая особенность, обусловливающая относительно частое появление подобных уродов.